Вернуться в сказку - [246]

— Мне не нравится змея в моей кровати! — решительно заявляет Тео, ещё крепче цепляясь своими тоненькими пальчиками за платье сестры. — Прогони её!

Герцогиня Траонт поражённо охает, подхватывает мальчишку на руки и уже идёт в направлении его спальни. Через секунду девушка оборачивается, поспешно извиняется перед герцогом Грацедой и этим… Седриком Солнманом. Теодор осторожно прижимается к сестре…

* * *

Хельга отхлёбывает сока из стакана. Визит князя Солнмана в поместье Джулии Траонт оказался спасительным. Во всяком случае, герцогиня перестала грустить. Всё вернулось на круги своя и… Тётя Джулия решила даже устроить семейный ужин. Жан очень радовался этому, пожалуй, даже больше, чем Реми. Седрик тоже был рад такой хорошей перемене в настроении матери.

Мисс Кошендблат расспрашивает князя, тот оказался, впрочем, не таким уж пугающим человеком, каким показался ей вначале. Солнман часто улыбается, отвечает на часть сыплющихся на него вопросов, впрочем, кажется, он не совсем рад такому вниманию к своей персоне.

— А ведь леди Траонт при нашей первой встрече я не понравился! — задумчиво произносит князь, когда у Хельги, наконец, иссякает запас вопросов. — Не поделитесь теперь с нами всеми, что вас во мне так раздражало тогда?

Седрик с интересом смотрит на мать. Та пожимает плечами. Долго молчит. Почему она не хочет отвечать? Жан встаёт из-за стола и подходит к окну. Сейчас на улице довольно тепло. Ещё лето. Жан хотел поскорее бы увидеть зиму. Его не было так долго. Неужели, он, действительно, пропустил взросление собственного сына? Это было обидно. Очень обидно.

Реми, пока никто не видит, засовывает себе в рот целиком пирожок с творогом. Хельга Кошендблат, увидевшая это уже тогда, когда пирожок почти прожёван и проглочен, тяжело вздыхает.

— Вы были удивительно назойливы, князь, — отвечает, наконец, Джулия. — К тому же, меня дико бесило его имя.

Солнман удивлённо смотрит на герцогиню, та снова пожимает плечами и просит Жана налить ей ещё бокал вина. Реми, видя, что все снова с интересом смотрят на Джулию и князя Солнмана, запихивает себе в рот ещё один пирожок, на этот раз, с яблочным вареньем.

— А как вас зовут, князь? — спрашивает Седрик.

II. Глава семнадцатая. Пятый обрывок эмоций

Долго слушала молитвы горьких трав,

Долго плакала, свивала нитью дым,

Покачу теперь клубочек по мхам,

По пням да по корням

По теням лесным,

И сама пойду за ним…

Ровно десять лет я не смыкала глаз,

Десять лет ты спал

Спокойным сном, мой князь.

Но в ночь гнева все не так,

И жена не жена, и душа не мила,

И когтей летучих стая развернула крыла.

Княже мой, княже,

Шелкова пряжа

До ворот твоих мне дорогой легла.

Враже мой, враже,

Грозна твоя стража,

Что ж от меня-то не уберегла?

Чёрной бронзою окованы холмы,

Через сердце прорастают тени тьмы.

Тени-оборотни, темно-серый мех.

Ох, Господи, не введи во грех!

Я ударюсь оземь

Да рассыплюсь в прах,

Но я знаю — тебе неведом страх.

Княже мой, княже,

Шелкова пряжа

До ворот твоих мне дорогой легла.

Враже мой, враже,

Грозна твоя стража,

Что ж от меня-то не уберегла?

Через семь смертей к тебе я шла,

Мой князь.

И заклятья сеть тебе ткала

Мой враг.

Наконец-то я тебя нашла!

Проснись

И взгляни на меня…

Ночь гнева темна…

Я пришла бедой,

Дождевой водой,

Горькою слезой,

Слепой грозой —

Так напейся меня и умойся мной,

Осыпается время за спиной…

Что мне делать с собой,

Князь мой, враг мой,

Моя боль, мой свет,

Если жизни нет,

Если ночь темна

Велика цена?

Мне не уйти —

Ты прости, прости,

Прости мне…

Княже мой, княже,

Шелкова пряжа

До ворот твоих мне дорогой легла.

Враже мой, враже,

Грозна твоя стража,

Что ж от меня-то не уберегла?[45]

Люди — странная раса. Любой вампир, эльф или маг сказал бы так. Редкий человек может жить ради совести, ради других, ими движет жажда наживы, жажды власти… Разве можно среди тех, кому нужно лишь обогащение стать лучше, умнее, сильнее? Разве возможно жить среди них спокойно, а не выживать? Но почему-то именно люди, как оказывалось, были способны дать отпор более сильному врагу. Они не были так благородны, как вампиры, не были так мудры, как сильфиды, не были так осторожны, как эльфы, не были так стремительны, как маги… Люди не были ни бесстрашны, ни сильны, ни хитры. Но они могли сопротивляться. Сопротивляться тем, кто априори был сильнее, умнее, опытнее, напористей… Сопротивляться тем, кто мог уничтожить их одним махом… Сопротивляться магам, вампирам, эльфам… Сопротивляться, по своему невежеству не понимая, кто перед ними находится… Сопротивляться, возможно, прекрасно осознавая, что это сопротивление грозит гибелью… Сопротивляться, будто бы совершенно не боясь смерти…

Вампиры, эльфы, они были намного сильнее людей, но, почему-то, боялись тех. Этих невежественных существ, которые не могли почти ничего, но отчего-то держали в страхе, в благоговейном ужасе высших созданий.

Что давало им ту внутреннюю силу, которой не было ни у вампиров, ни у сильфид? Что позволяло им не сдаваться? В той войне, которую развязал король Фальрании Роланд, люди не подчинились владычеству магов. Они сопротивлялись до последнего. До последнего солдата. До последнего человека. За оружие брались даже женщины. Даже дети. Что заставляло их двигаться вперёд? Что толкало их на сопротивление? На свержение целых династий, которые не осмеливалась свергать ни одна другая раса? На уничтожение империй, прозванных Вечными? На убийство? На преступление, которое не смог бы совершить представитель какой-либо другой расы? Что заставляло их бороться? Бороться за свою жалкую жизнь, за свою жалкую свободу? Что двигало их в этом стремлении не подчиняться, в этом стремлении разрушать? Что не позволяло им сложить оружие? Что заставляло идти и идти, бороться всеми силами? Что заставляло их сопротивляться захватчикам? Двигаться вперёд несмотря ни на что… Не делать ни шагу назад… Если отступать, то только для того, чтобы ответить таким наступлением, которое врагу и не снилось? Что заставляло их постоянно подниматься с колен, отплёвываться кровью и вставать, вытирать кровь с лица и снова идти в бой, падать и подниматься, постоянно подниматься? Что? Что? Что?!