Верность - [86]
— Сильно, — ответил Теодор и встал. — Скоро доктор будет. Сейчас пойду обратно. Я пришел только сказать тебе, чтобы ты не беспокоилась, что мы так поздно…
Алине ничего не ответила. Даже не кивнула. Она молча перемыла посуду и тряпкой все терла и терла уже давно чистую тарелку, словно хотела протереть в ней дыру.
Двенадцатая глава
Вы замечали, что уже в феврале в воздухе пахнет весной? Может, это только кажется, а может, и в самом деле так. Вслушайтесь хорошенько — и леса шумят иначе, это уже не мрачный, безнадежный гул, в нем уже какое-то волнение, надежда, ожидание. И тоска по чему-то далекому.
Что это за люди, которые не видят красоты красно-коричневого ивняка и застенчивых сережек орешника, этих первых вестников весны, и иззелена-желтых ветвей молодой вербы, когда над ними светит блеклое февральское солнце? Жизнь просыпается. Под корой деревьев уже струятся соки. И кажется, что кусты у дороги с каждым днем розовеют, почки цветов орешника набухают и скоро усыплют синеватый снег желтой пыльцой.
Что это за люди, которые не способны все это видеть, не способны любить заснеженные поля, темно-зеленые леса и серые кучки домов с их веселыми столбиками дыма? Что это за люди, которые не способны внести во все это жизнь и трудовое оживление?
Пока Юрис лежал в Тауренской больнице, а потом дома, его замещал Атис Рейнголд. Веселый бригадир посерьезнел, стал даже угрюмым. Ему, должно быть, хотелось блеснуть — показать себя перед председателем.
Молодежь в самом деле старалась. Она продолжала валить в лесу деревья. Бревен понемногу становилось все больше. Они лежали на вырубках и ждали, пока их подберет трактор и потащит к опушке, на дорогу.
И остальные колхозники не спали. Работы был непочатый край: семена, инвентарь, с которым было столько мучения, навоз, торф.
Строительная бригада ремонтировала большой сарай в «Цаунитес», перекрывала его, прорубала в стенах окна, ставила перегородки, делала насесты. Весной тут собирались поместить тысячи полторы цыплят. А пока надо было привести в порядок будущую свиноферму во второй бригаде.
В прежние годы зима в Силмале тянулась медленно, просто не знали, чем заняться. А теперь дня не хватало. Не успели оглянуться, как половина февраля была уже позади, а сколько еще не сделанного.
Председатель все еще лежал в постели, но кому-то надо было ездить в город, доставать провода и трансформатор. Не хватало запасных частей для трактора, их тоже надо было где-то раздобыть. Максис уже дважды был в Риге.
Каждый вечер Атис садился к постели Юриса с листом бумаги и карандашом. Они вместе обсуждали и намечали работу на завтра.
Юрису страшно надоело лежать. Если бы Инга так горячо не противилась, он, вопреки запрету врача, пытался бы хоть сидеть. Не потому, что лежать скучно, — нет, он зря времени не терял: много читал, — а потому, что подходила весна, и каждый день рассветал с новыми заботами.
В сенях раздались шаги Инги — быстрые и нетерпеливые. Дверь открылась, и на Юриса пахнуло свежестью.
— Добрый вечер, больной… что ты делаешь?
— Лодыря гоняю, что же мне еще делать?
Инга повесила пальто, подышала на руки и подошла. Склонилась над кроватью и положила голову на подушку, прижимаясь к щеке Юриса.
— Ты очень ждал меня? — спросила она.
— Совсем не ждал…
Здоровой рукой он повернул к себе Ингу и прижался к ней губами. Они оставались так долго.
— У тебя такие приятные, холодные щеки, они так хорошо пахнут, — сказал Юрис.
— Не зря я весь день хвойным одеколоном дышу, — тихо засмеялась Инга, вороша пальцами его волосы. «Как я люблю тебя, — думала она, — и с каждым днем все больше… разве не странно?»
Потом она отошла от кровати и стала хлопотать около стола.
— Ты, наверно, проголодался! Накормлю тебя и побегу.
Юрис, подперев голову здоровой рукой, следил за Ингой: она принесла из кухни ужин, нарезала хлеба, поставила все на столик рядом с кроватью и стала кормить его. Есть самостоятельно ему трудно — сидеть еще нельзя, рука в гипсе. Обед приносила мать Рейнголда или Анечка, они же и кормили его. Но по вечерам это делала Инга.
— Ну, что нового? — нетерпеливо спросил Юрис.
Инга рассказала, сколько спилено деревьев, что Себрис уже вернулся из «Эзерлеи», куда он ездил за обещанными семенами, и что он еще договорился о телятах разных пород. У Гобы свинья прошлой ночью принесла шестнадцать поросят. Только что Инга на дороге встретила Лайзана, который шел из «Цаунитес». Аугуст обещал привезти из Таурене гвоздей, но еще не вернулся, будет, видимо, поздно вечером.
За разговором Инга успела и сама поесть. Затем она встала и проворно убрала со стола. Она торопилась. Придут, наверно, за книгами, кроме того, в девять соберется весь актив. В конце февраля они намечали литературный карнавал.
— Ты знаешь, на дворе уже пахнет весной, — торопливо сказала Инга, смотрясь в зеркальце и поправляя косынку. Юрис молча глядел на нее. Она подняла глаза и добавила: — В полдень в лесу так пригревает. И снег пахнет как-то иначе. И небо совсем голубое.
— Ингочка… — сказал вдруг Юрис, когда она, схватив варежки, хотела убежать, — скажи, тебе не трудно со мной? Я все валяюсь на кровати, как отпетый лентяй.
