Верность - [48]

— О публике?! — Атису сделалось смешно. — Чудак ты, какая тебе тут публика?! Придет несколько кумушек, вот и вся публика.

Улучив подходящую минуту, Даце подошла к Максису, подала ему маленький, плотный бумажный сверток и, запинаясь, быстро прошептала:

— Возьмите. Это вам. Но теперь не смотрите… нет, нет! Положите скорей в карман… прошу вас, пожалуйста!

И покраснела, как мак.

Удивленный Максис сунул сверток в карман.

Замечание Атиса о публике не оправдалось. Хотя и медленно, но она все-таки собиралась. Пришли Себрисы, Ирма Силабриеде с дочками, отец Атиса с маленькой Анечкой, Лайзан со своими. Подстрекаемая любопытством и надеясь на танцы, явилась Валия. Пришла и Дарта Межалацис, — ее уговорил сын, — запыхавшаяся и сердитая, что даже в воскресный вечер покоя не дают. Пришли еще несколько женщин и мужчин из второй и третьей бригад, пришли и помощники Инги — пионеры. Позже всех, ведя за руку дочек, вошла Терезе Гоба и уселась в дальнем уголке.

Все участники постановки были за дверью, в помещении библиотеки, и, волнуясь, заканчивали последние приготовления.

Председателя еще не было. Инга поглядывала на часы.

— «Видите ли, я хочу быть благородной дамой, поэтому мне непременно надо смотаться из колхоза…» — повторяла свой текст Виолите. Она надела Ингино платье и туфли на высоком каблуке, прическа у нее была ультрамодная. Щеки девочки горели, глаза поблескивали.

Наконец вошел Юрис. Инга облегченно вздохнула. Как только он отворил дверь, взгляды их встретились. Оба вспомнили проведенные вместе часы, глубокую безлунную ночь на скамейке под яблоней Себрисов, просьбу Юриса: «Игночка, любимая, идем… пойдем отсюда!»

И, вздрогнув от наплыва нежности, до боли ощущая, что в дверь вошел ее Юрис, ее друг, самый лучший на всем свете, Инга, бледная, твердо решила: «Если он сегодня вечером позовет меня — я пойду за ним куда угодно».

— Не пора ли нам начинать? — спросил Максис.

— Да! — порывисто обернулась Инга.

Пришли Дижбаяр, Эгон Брикснис и Ливия, поздоровались с Юрисом и сели. Какая публика!

— Начинаем… — прошептала Инга. — Даце, ты только не волнуйся! Я очень прошу тебя… верь мне — у тебя получается совсем неплохо. Буду подсказывать.

Затем она толкнула вперед Эмиля Себриса, а тот вдруг растерялся и, запинаясь, пробормотал:

— Начинаем… устная газета… библиотечного совета…

— О боже, что он там бормочет! — прошептала Виолите, взволнованная до слез неудачей брата.

В публике кто-то негромко хихикнул. «Ливия…» — мелькнуло в голове у Инги. Спрятавшись за дверным косяком, она пыталась подсказать Эмилю:

— …первый вечер библиотечного совета… В программе устная газета. Участвуют…

Но парень от волнения ничего не слышал. Он бессвязно сказал еще что-то, затем махнул рукой и вернулся «за кулисы».

— Вот тебе и раз, — промолвил старикашка из второй бригады.

Инга вышла на «сцену». От волнения у нее перехватило дыхание. Глаза ее невольно искали Юриса. Он улыбнулся ей и кивнул. Она пришла в себя.

В своем международном «номере» Инга в полуфельетонной форме обличала политику империалистов, высмеивала преданных им вассалов, рассказывала, как ставленники империалистов бегут из стран, в которых разгорается освободительная борьба. Изображая Аденауэра, Инга нацепила на голову черный цилиндр, похожий скорее на пиебалгскую широкополую шляпу, и, стараясь воспроизвести не слышанный никогда голос боннского старца, воскликнула:

— Перед вами преемник великого Гитлера. Я добрый христианин. Даже на смертном одре я буду делать все, что в моих силах, чтобы разжечь новую мировую войну. Жизнь без войны скучна. Люди пропадают от безделья…

— Эх ты, старая скотина! — с возмущением воскликнула одна из женщин.

Инга закричала:

— Гитлер лишился головы, пойдя на восток, я буду его достойным последователем и лишусь своей. Да будет мне бог опорой!

Зрители смеялись и хлопали. Инга сняла цилиндр и поклонилась.

— Ишь негодяй какой, войны хочет и еще бога призывает, — сердилась Дарта.

— Эх ты… совсем как в театре.

Атис, по совету Максиса, выпил два стакана воды и, ободренный успехом Инги, выступил вперед.

— Через два года, — уверенно начал он, откинув привычным движением головы волосы, — к нашему председателю Юрису Бейке явится целая толпа — просить, чтоб принял в колхоз. Бейка почешет за ухом и спросит: «Почему вы именно к нам пожаловали?» Ему ответят: «Потому что у вас тучные стада, осушенные луга, у вас электричество и перворазрядные дороги».

— Ого, ого, как заливает!

Атис только махнул рукой в сторону того, кто подал реплику, и продолжал:

— У вас новые коровники и дома, у вас теплицы и пруд с рыбой. Люди на трудодень одними деньгами по пятнадцать рублей получают…

— Ну и брешет!

— А им, наверное, на готовенькое захотелось?

Теперь Атис почувствовал себя совсем уверенно. Роль даже начала нравиться ему.

— У вас совсем не как в деревне, а как в городе. У вас и магазин, и хлебопекарня, и столовая, и детский сад, своя школа и стадион… парикмахерская и…

— Не хватает только, чтобы он сказал «и опера», — шепнул Максис Забер Инге.

— …и прямое автобусное сообщение с Ригой.

— Ой, ну тогда все как надо! — развеселились зрители. — Ей-богу, рай и рай!