Верность - [16]
— Вы тоже боитесь? — спросил Юрис у Инги, которая молча сидела в сторонке. Он стоял рядом с ней и смотрел на нее сверху. Пряди мокрых, коротко подстриженных волос липли к ее лбу, она поправляла их. Промокшее платье прильнуло к плечам.
Инга посмотрела вверх и ответила:
— Не то что боюсь, но… не нравится мне.
— Нечего бояться, — сказал он.
Девушку эту красивой назвать нельзя, лицо совсем обыденное, а когда она смотрит вдаль, то щурится. Но в серых глазах чувствуется живой огонек, большая внутренняя сила. Приятно, что она ведет себя очень просто, по-товарищески. Только неизвестно, чем объясняется ее сдержанность — скромностью или же высокомерием?
Гроза продолжала бушевать.
Дождь плотной стеной заслонял ближние кусты и лес, словно в небе открыли гигантские шлюзы. В сарае было душно: резкий запах нового сена, солнечное тепло, которое струилось от него, дыхание людей и сырость — все перемешалось в парном чаду.
«Какое несчастье, что не успели убрать… Сено как бумага, теперь все залило», — Бейка мрачно смотрел на темно-серые тучи, которые так сгрудились на горизонте, что не видно было ни единого просвета. Юрис молча подошел к двери, отворил ее и взглянул на небо.
— Не стойте в дверях, громом убьет! — со страхом воскликнула Луция Вилкуп.
— Не болтай! — проворчал сам Вилкуп. — Если ударит, то ударит и так. Хоть в погреб залезай.
— Как там мои девочки? — тревожилась Ирма Ванаг.
Мария Себрис успокаивала ее:
— Не волнуйся, они у тебя умницы. Сделают все, как надо.
— Не знаю, успели они скотину загнать? — беспокойно продолжала Ирма.
— Разве пастух без головы? — вмешалась Дарта. — Видел, что гроза собирается, и погнал домой.
Рядом с Марией Себрис сидела женщина лет сорока, в сильно поношенной одежде — Терезе Гоба. Она все время молчала. Лицо ее вокруг рта было изборождено морщинами — следы усталости и преждевременной старости. Когда ливень начал бить в открытые двери сарая и сидевшие у входа подались назад, Терезе, вздохнув, сказала:
— Если Марите не догадается подставить ванночку и миску, в доме будет озеро. Крыша как решето. В дождливое лето, да и осенью и весною, все стены в плесени. Мне-то все равно… Детей жалко.
Она сказала это потихоньку, одной Марии, но председатель колхоза услышал эти горькие слова. Он порывисто поднял голову и посмотрел на Терезе. Женщина выглядела усталой и безразличной. Он знал, что она вдова и воспитывает двух маленьких дочек. Ему случалось проходить мимо ее дома, только он никогда не заглядывал туда. Терезе молча переносила невзгоды, никогда не жаловалась, на собраниях сидела где-нибудь в сторонке и молчала. Юрис, вспомнив мрачное заводское общежитие, снова осознал одно: самым главным, решающим является человек!
Еще целый час не переставая лил дождь. Гром грохотал уже где-то вдали, молнии не разрывали больше туч. Но сарай с людьми на краю одинокого луга все еще был как осажденная крепость, никто не хотел вылезать из него, все боялись промокнуть до нитки.
Бейка сидел, сдвинув брови, и молчал, о чем-то напряженно думая. Очень хотелось курить, но здесь это, конечно, нельзя было. Он ломал себе голову, как помочь людям вроде Гобы. Ладно, борьба за высокий урожай и удои — это одно. Но тут человеку на голову течет вода. Значит, надо придумать, что делать — и немедленно.
— Ты, Атис, непременно должен пойти, — бойко говорила Валия, — а то ничего не получится. Нас семеро, не хватает одного мужчины.
— Плясать? — расхохотался Атис. — Куда мне! Не такой я верткий.
— Да брось ты, — рассердилась Валия. — Словно кто-нибудь из нас умеет по-настоящему танцевать. Никто не умеет, нас будут учить.
— Нет, нет, — Атис энергично покачал головой. — Уж лучше я на следующем балу приглашу тебя на фокстрот. Это другое дело! А скакать на сцене — не для меня.
— Это просто несознательно! — возмутилась Валия. — Выходит, что мы все какие-то дурачки?
— Я этого не сказал, — защищался Атис. — Я только говорю, что это не для меня. Эх, ну и проклятая погода — дождь так и не перестает! Юрис, сколько мы будем тут торчать?
Бейка распахнул дверь настежь и переступил порог. Густо моросил дождь. Небо затянуло от края до края. Лес тяжело шумел.
— Солнца сегодня не дождешься, — сказал Юрис. — И дождь тоже не скоро пройдет. Надо попытаться попасть домой, чтоб хоть чем-нибудь заняться.
— Конечно, нечего сидеть тут, — поддержал его Вилкуп. — Дождь, может, до самого вечера не перестанет.
Все зашевелились. Женщины повязали косынки. Ирма Ванаг с мужем первыми покинули сарай. Тоненькая кофточка Ирмы мигом промокла, и по телу пробежал озноб. Она только отряхнулась и бросилась бегом по лугу. На сердце у нее было неспокойно из-за дочек. Вышли из сарая и остальные.
— Жаль, жаль, — сетовал Себрис, глядя на неубранное сено.
Они с Межалацисом отвязали стоявших около сарая лошадей, и все, кому было по пути, взобрались на телеги, прижавшись друг к дружке и укрывшись чем попало от дождя. Атис снял пиджак и укрыл Валию и Луцию Вилкуп.
— Как бы дамы не растаяли, — посмеялся он, хоть сам остался только в синей майке.
Даце отвела глаза в сторону. Как однообразно и скучно льет дождь… Весь мир вдруг стал неприветливым и хмурым. Под ногами лошади хлюпала вода — залило все выбоины дороги. Вечер будет очень длинный, надо придумать, что делать. В такой ливень полоть уже не придется. Даце, вспомнив что-то, робко тронула Ингу за плечо:
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.