Вернадский - [57]

Несколькими днями раньше в той же химической секции Русского технического общества Вернадский говорил о «живом веществе в химии моря». Открытые им закономерности для биосферы он переносил в гидросферу. Так Вернадский называл водную оболочку нашей планеты.

Характерно для всей ученой деятельности Вернадского, что оба доклада заканчивались указанием на космические масштабы открываемых им закономерностей.

Он говорил:

— Законы культурного роста человечества теснейшим образом связаны с теми грандиозными процессами природы, которые открывает нам геохимия, и не могут считаться случайностью. Направление этого роста — к дальнейшему захвату сил природы и их переработке сознанием, мыслью — определено ходом геологической истории нашей планеты; оно не может быть остановлено нашей волей. Исторически длительные печальные и тяжелые явления, разлагающие жизнь, приводящие людей к самоистреблению, к обнищанию, неизбежно будут преодолены. Учесть эту работу человечества — дело будущего, как в будущем видим мы и ее неизбежный расцвет.

Несомненно, что космические идеи Вернадского явились ценнейшим для нас и будущих поколений откровением гения, однако даже среди учеников и друзей Вернадского более ценились его труды по минералогии и кристаллографии, а его «Очеркам геохимии» предпочитали «Геохимию» Ферсмана с ее практической направленностью.

Чуткий и глубокий исследователь истории науки, Вернадский такое отношение к себе встречал спокойно. Он считал его понятным и естественным, ибо знал, что усвоение новых идей всегда и везде требует времени и пропаганды их.

Поэтому и Владимир Иванович и Ольденбург были несколько удивлены, когда в Академию наук пришло письмо от ректора Парижского университета — знаменитой Сорбонны, приглашавшее Вернадского прочесть гам курс лекций по геохимии.

Сбросив привычным движением пенсне на стол, Ольденбург трижды пробежал близорукими глазами письмо и поспешил к Вернадским.

Под письмом стояли подписи крупнейших французских ученых: ректора Поля Аппеля, знаменитого математика, и Альфреда Лакруа, профессора минералогии.

Едва справляясь с неуемной живостью своей натуры, Ольденбург дал другу время освоиться с нежданным событием и тогда спросил:

— Ну, что скажешь?

— Я удивлен!

— Я тоже удивлен, да удивится и вся академия. Но ты поехал бы?

— С Наташей и Ниночкой поехал бы!

— Ну что ж, в таком случае начнем хлопотать!

И, схватив письмо, Ольденбург убежал.

Разрешение на командировку Вернадского в Сорбонну удалось получить лишь через полгода, так что Владимир Иванович опоздал к началу второго семестра 1921/22 учебного года. Он выехал только в июне 1922 года. Но в этом неприятном обстоятельстве случилась и хорошая сторона: возвратился из Сибири задержанный там событиями Ненадкевич.

Поднявшись как-то в лабораторию и увидев вдруг Константина Автономовича на своем обычном месте, Владимир Иванович обрадовался до слез.

— Ах, как я рад вам, милый мой, как рад! — твердил он, целуя небритые щеки старого ученика. — Теперь уеду спокойно, зная, что вы здесь…

Константин Автономович смущенно вытер глаза рукавом солдатской рубахи и пробормотал, брезгливо кивая на печь, где выпаривалась какая-то морская рыба, распространявшая отвратительный запах:

— Не понимаю я вашей биогеохимии, не стану я ею заниматься! У меня сил нет ею заниматься!

— И не занимайтесь, — отвечал учитель, — а я буду заниматься ею, у меня есть силы. Да вы где-нибудь устроились уже?

— Комнату нашел, да ни сесть, ни лечь не на чем!

— Возьмите у меня кушетку, шкаф, стол, — у меня есть лишнее! Завтра утром заберите! — резко остановил он пытавшегося возражать старого друга. — Чем вы заняты?

— Да вот Александр Петрович Карпинский прислал на анализ свой материал…

— А, знаю! Сделайте ему поскорее, Константин Автономович, он только вас и ждал!

Проводив гостя, Ненадкевич принялся за дело и через день доставил анализ Карпинскому. Тот бегло взглянул на числа и несколько раз поблагодарил, провожая гостя до дверей кабинета.

Через несколько дней уборщица лаборатории, обычно сидевшая во время занятий сотрудников внизу у дверей, поднявшись наверх, сказала:

— Константин Автономович, там вас внизу спрашивает какой-то…

— Кто?

— Не знаю, не сказывается, старичок какой-то.

Занятый своим делом, Ненадкевич отослал ее обратно:

— Скажи, что я занят, пусть придет сюда, если ему нужно!

Уборщица ушла, но через несколько минут вернулась снова:

— Он не хочет сюда идти, он просит, чтоб вы сошли вниз!

— Да кто он, что ему нужно?

— Говорит, что очень нужно, а сам не сказывается!

Ненадкевич снял халат, накинул пальто и, сердито сбежав вниз, очутился лицом к лицу с первым выборным президентом Академии наук. Это был Александр Петрович Карпинский. Константин Автономович, не красневший со школьных лет, почувствовал, как у него загораются уши.

— Боже мой, Александр Петрович, простите ради бога, она мне сказала…

— Нет, уж это вы меня извините, что я оторвал вас от ваших занятий, но, видите ли, я счел своим долгом зайти вас поблагодарить за ваш анализ… Я проверил по нему свои расчеты и благодарю вас, вы так замечательно все сделали… — спокойно говорил президент, тепло и ласково пожимая руку смущенного химика. — Благодарю вас! Извините, что оторвал вас от работы.