Вернадский - [47]

О скорости воспроизведения у мелких организмов Вернадский знал до сих пор лишь из книг, теперь он сам наблюдал ее поразительную силу. Не было, значит, ничего удивительного в том, что одна диатомея, разделяясь на части, может, если не встретит к тому препятствий, в восемь дней дать массу материи, равную объему Земли, а в течение следующего часа — удвоить эту массу.

Теперь во время прогулок или молчаливого созерцания возбужденный ум ученого замечал уже не красоту живой природы, лес, поля, цветы, плавающего в небе ястреба. Он видел динамическое равновесие созидающих живую природу невидимых сил. Он видел, как живое вещество, подобно массе газа, растекается по земной поверхности, оказывает давление в окружающей среде, обходит препятствия, мешающие его продвижению, или ими овладевает, их покрывает.

Так непосредственно в общении с живой жизнью рождались научные термины: скорость жизни, давление жизни, всюдность жизни, сгущения жизни.

За полвека до Вернадского крупный австрийский геолог Э. Зюсс ввел в науку представление о биосфере как об особой оболочке земной коры, охваченной жизнью. Но теперь Вернадский увидел в биосфере самую характерную черту механизма нашей планеты, сплошной покров из живого вещества, в котором сконцентрирована свободная химическая энергия, выработанная им из энергии Солнца.

Несколько недель, проведенных в Староселье, Владимир Иванович считал «одними из лучших» им прожитых. Но с отъездом из Староселья эти недели не кончились. Они продолжались и после того, как он с Ниночкой перебрался в Шишаки, на свою «Бутову кобылу». Так назывался его хутор, по месту, взятому под дом на Бутовой горе.

Дни стояли жаркие, в Шишаках была ярмарка, и Ниночка упросила сходить туда. Ярмарка шумела, нарядные бабы на жестяных противнях жарили в подсолнечном масле оладьи, и Ниночка наполнила ими красивый глиняный кувшин. Владимир Иванович по обычаю покупал на подарки друзьям и сотрудникам чашки, ложки, пахнущие лаком, глиняные свистульки и портсигары из березы со скрипящими крышками.

Мысли о живом веществе нигде не покидали Вернадского: он начал писать с необыкновенным подъемом всех душевных и физических сил. Папку свою с выписками о живом веществе он, уезжая сюда, не захватил с собой. Благодаря этому многое выяснилось заново и многое воскресало вновь. Без выписок и подсчетов Вернадский излагал пока чистые мысли.

Он понимал и ясно видел, что идет новыми путями к науке о Земле, представляя ее как согласованный в своих частях механизм. Такого одушевления и увлечения не бывало никогда раньше. Часто он уходил в лес, на гору и писал, лежа в траве, не замечая комаров. Они вились над ним с угрожающим жужжанием и напивались кровью так досыта, что сами отваливались и падали в траву.

Ночами плохо спалось. Возбужденный ум продолжал жить своей жизнью, и Владимир Иванович до света слушал, как где-то далеко в камышах странно кричало что-то, называвшееся здесь водяным бугаем. Было это птицей, зверем или рыбой, никто не знал. Крик этого существа был похож на рев коровы в хлеву, и, долго слушая его, Владимир Иванович засыпал.

Много лет спустя, вспоминая об этих днях, Вернадский писал:

«В Шишаках на „Кобыле“ в лесу я работал с большим подъемом. Я выяснил себе основные понятия биогеохимии, резкое отличие биосферы от других оболочек Земли, основное значение в ней размножения живого вещества.

Я начал писать с большим воодушевлением, с широким планом изложения. Мне кажется теперь, что то простое и новое понятие о живом веществе как о совокупности живых организмов, которое мною внесено в геохимию, позволило мне избавиться от тех усложнений, которые проникают современную биологию, где в основу поставлена жизнь как противоположение косной материи.

Понятие «жизнь» неразрывно связано с философскими и религиозными построениями, от которых биологи никак не могут избавиться. Оставляя в стороне представление «жизнь», я постарался остаться на точной эмпирической основе и ввел в геохимию понятие «живое вещество» как совокупность живых организмов, неразрывно связанных с биосферой, как неотделимая часть ее или функция. Живое вещество целиком отвечает жизни, поскольку она проявляется на нашей планете вне философских и религиозных наростов мысли».

До Вернадского жизнь рассматривалась как случайное явление на Земле. Это убеждение вело к тому, что наука просто не замечала влияние живого на ход земных процессов, игнорировала существование на поверхности планеты, на границе ее с космической средой, особой охваченной жизнью оболочки — биосферы.

Такое положение в геологической науке явилось естественным результатом исторически сложившегося представления о геологических явлениях как о ряде случайностей. Но при таком представлении не могло возникнуть мысли о геологических явлениях как о явлениях планетных, свойственных не только одной нашей Земле: не могло родиться и представление о строении Земли как о согласованном в своих частях механизме.

Вернадский первым в мире стал связывать изучение частностей этого механизма с представлением о нем как о целом.

Он не делал никаких гипотез, он все время основывался на точном знании, описывая геологические проявления жизни. Чтобы не стать невольной жертвой предвзятого мышления, он отбросил все представления, которым не находил в геологической науке достаточных подтверждений. Он не считал логически неизбежным существование начала жизни, ее возникновение в ту или иную геологическую эпоху. Он не считал непреложным существование в какие-то времена огненно-жидкой или горячей, газообразной стадии Земли. Он не допускал случайного совпадения причин, производящих те или иные геологические явления.