Верховья - [98]

ХХ век также дает основания говорить о том, что периоды глобальных общественных потрясений способствуют раннему возмужанию талантов. Маяковский, Шолохов, Фурманов, Фадеев — как молоды они были! — писатели, стоявшие у истоков новой русской литературы — литературы советской! Наше относительно стабильное время, видимо, объективно располагает к неторопливому взрослению души, к замедленному становлению творческой личности, которая не спешит заявить себя в печатном слове. Хорошо это или плохо? Скорее всего, вопрос неправомерен. Так есть, и с фактом этим, volens nolens, но приходится считаться.

Вписывается ли наш автор, Валентин Николаев, в общую картину нынешней литературной ситуации? Бесспорно, да. Но не только потому, что он — законное дитя своего времени, но и потому, что его индивидуальные качества оказались в согласии, в ладу с основным ритмом сегодняшней жизни. Спору нет, жизнь наша напряженна и драматична (только угроза ядерной войны чего стоит!), но все же, все же она оставляет время не только для действия, но и для предваряющего его раздумья, для рефлексии, для анализа, и анализа неторопливого, вдумчивого, глубинного...

По характеру своего творческого дарования, да и по своему бытовому характеру, Валентин Николаев — аналитик, причем аналитик не абстрактный, а, если так можно сказать, практического склада. Попробую объяснить свою мысль, для чего позволю себе углубиться в прошлое почти двадцатилетней давности. Именно на то время пришлось наше знакомство с Николаевым. Помню, как впервые увидела его в шумных коридорах Литературного института. Основательный, задумчивый, немногословный, он — среди веселой, молодой и зачастую легкомысленной литинститутской братии — производил впечатление едва ли не случайного гостя. И не по возрасту, а по той разнице во взгляде, в голосе, что выдавала в Николаеве человека пожившего и много повидавшего. Спустя некоторое время я, правда, поняла: в звонкоголосой студенческой толпе, что состояла в основном из поэтов, прятались в тени — до поры до времени — такие же основательные и серьезные, как и мой земляк, прозаики. Ныне их имена известны всем ценителям литературы: Иван Евсеенко, Анатолий Курчаткин, Анатолий Ким...

Впоследствии, когда мы познакомились поближе, я узнала, что В. Николаев действительно прошел суровую жизненную школу. Трудовая жизнь его началась в четырнадцать лет, после окончания семилетней школы, в колхозе «Красный рыбак» в Юрьевецком районе Ивановской области, что находился на берегу озера Черного в излучине реки Унжи. Там он рыбачил, познал нелегкую долю сплавщика и лесоруба. С 1955 года и по сей день судьба В. Николаева связана с городом Горьким и с Волгой. В Горьком он окончил речное училище им. И. П. Кулибина, после работал в Саратовском речном порту крановщиком, а затем инженером-механиком. Шестидесятые годы сам В. Николаев называет «временем поиска»: «Я искал землю и людей, — признается он в автобиографии, — о которых хотелось бы писать. Все это можно было найти только на родине. И я вернулся на Унжу.

Тут я нашел все. Навигации 1965, 1966, 1967 годов были лучшими в моей жизни: я занимался любимой работой (был старшим механиком на плавучем дизель-электрическом кране, а затем линейным механиком), жил в родных местах среди близких людей, а главное — я снова попал в родную языковую стихию, знакомую и любимую с детства. Язык и характеры народа постигаются одновременно, а затем являются главным «материком», на котором строятся все произведения писателя».

В этом признании многое знаменательно. Сдержанность, простота и будничность тона рассказывания не должны обмануть нас, ибо за ними — жизнь повседневная, но напряженная, сложный физический труд и не менее сложный труд духовный. Обратите внимание на тот факт, что В. Николаев называет своей любимой работой вовсе не литературную (хотя он и начал пробовать свои силы на поприще искусства слова еще в пятидесятые годы, писал он, конечно, и во время навигаций на Унже — иначе как бы его приняли в Литературный институт?), но работу, связанную с материальной сферой жизни, непосредственно практичеcкую — службу механика по ремонту речных судов. Писательская же деятельность, по мысли В. Николаева, — лишь следствие обычной, скромной, трудовой жизни будущего литератора вместе с народом, в толще его бытия, «среди близких людей» и в родной языковой стихии». Разумеется, добавим мы, если человек талантлив. А у В. Николаева есть и талант, и трудолюбие, и душевная отзывчивость, и преданность родной земле — то есть те необходимые качества, без которых невозможно претендовать на звание русского литератора.

Вообще трудовая биография В. Николаева столь тесно переплеталась с историей его души, а значит, и с историей его духовно-творческого становления как прозаика, что подчас немыслимо (да, видимо, и не нужно) отрывать одно от другого. Впоследствии, обращаясь к анализу творчества В. Николаева, мы не раз убедимся в этом достаточно редком для нынешних «сорокалетних» писателей свойстве. Он, что называется, на собственном опыте познал тяжелый физический труд (и длилось это не месяц, не два, не год, а многие годы), изучал жизнь и людей не на расстоянии, не со стороны, а непосредственно участвуя в ней как ее рядовой, а уже потом как ее летописец. Мне кажется, как нельзя более точно характеризуют эту грань писательской личности В. Николаева слова Валентина Овечкина: «...Но жизнь надо не только изучать... в ней надо участвовать, растворяться в ней, вмешиваться в нее. И вот те писатели, для которых жизнь не только литературные сюжеты, а нечто большее, которые и сами в какой-то мере являются участниками этих «сюжетов», — те писатели и в произведениях своих несут дыхание подлинной, невыдуманной жизни, большой нашей партийной правды и человеческой борьбы за эту правду»