Верховное командование 1914–1916 годов в его важнейших решениях - [4]

Уже в середине ноября 1914 г. неприязнь между Людендорфом, подстрекавшим Гинденбурга к прямому неповиновению главе Генштаба и интригам, и Фалькенгайном дошла до крайней степени. Ведя отчаянное сражение за Ипр, пытаясь в финале «Бега к морю» все же выйти к Ла-Маншу, Фалькенгайн с крайним раздражением относился к бесконечным требованиям подкреплений с востока,[19] где Гинденбург и Людендорф, почти не поставив главнокомандование в известность, начали Лодзинскую операцию. Из-за дробления резервов, лучших «молодых корпусов» германской армии, Ипр не был взят, маневренный период войны на западе завершился, а на востоке авантюрное увлечение маневром охвата[20] едва не стоило германским войскам реванша за разгром армии Самсонова.

В ходе конфликта полководцев была ощутимо и необратимо нарушена этика взаимоотношений не только внутри армейской иерархии,[21] но и между императором и его подчиненными, пусть даже самого высокого ранга. Обычными стали недопустимые и невозможные ранее замаскированные ультиматумы кайзеру с требованием отставки Фалькенгайна и давление целой коалиции государственных и военных деятелей с целью изменить расстановку сил. Фалькенгайн никогда себе гневных тирад и угроз в адрес Вильгельма не позволял. Именно поэтому кайзер упрямо держался за него, негодуя по поводу давления общественности на монаршую волю.

Фалькенгайн, вынужденный действовать в отчаянной ситуации, которой он был обязан чужой некомпетентности, постарался сделать все, чтобы взять управление вопросами, касающимися войны, на себя. Часто считается, что Фалькенгайн был скорее политиком, нежели военным и, в противоположность Э. Людендорфу, охотно занимался политическими делами. По-видимому, это не совсем верно, тем более что такая оценка утвердилась с легкой руки М. Бауэра, правой руки Людендорфа, который характеризовал главу 2-го ОХЛ так: «Трудоспособность Фалькенгайна была безгранична. Он схватывал легко, понимал живо, имел хорошую память и решал очень быстро. Но, недоставало ли ему прочных основ, или потому, что ему не хватало интуиции полководца, его решения часто оказывались половинчатыми… Это была необычная натура, которая могла бы дать блестящего государственного деятеля, дипломата или парламентария, но полководец в нем был представлен слабо».[22]

Э. Фалькенгайн по сравнению со своими конкурентами был в невоенной сфере более склонен к компромиссам, а не к прямому диктату. Огромная работа по сохранению хрупкой видимости конституционного порядка поглощала у него много времени, однако иной возможности глава 2-го ОХЛ для себя не видел. Для Бетман-Гольвега, который жаждал сохранить огромные полномочия канцлера, доставшиеся главе кабинета со времен Бисмарка, и вовсе не желал перераспределения власти, всякая возможность вмешательства военных в политику была неприемлема. До канцлера доходили слухи о возможном смещении с поста в пользу Фалькенгайна, который в свою очередь уступил бы свое место Людендорфу.[23] Бетман быстро вступил в контакт с Гинденбургом, и против Фалькенгайна начала образовываться коалиция недоброжелателей, включавшая поначалу и Мольтке-младшего, который под давлением канцлера стал первой кандидатурой на место главы ОХЛ.[24]

Особенно острой была ситуация января 1915 г., когда кайзер в ярости пригрозил отдать Гинденбурга и крайне несдержанного Людендорфа под суд.[25] Вильгельм II не только принял в конфликте сторону главы ОХЛ вопреки мнению канцлера, кронпринца и супруги, но и 20 января 1915 г. произвел Фалькенгайна в генералы от инфантерии, освободил от министерского поста и окончательно утвердил на посту главы Полевого Генерального штаба. Гинденбург и Людендорф довольствовались тем, что попытка их разлучить назначением последнего начальником штаба Южной армии окончилась неудачей, и они до конца октября 1918 г. уже не расставались.[26] Выиграв первый раунд борьбы за высшую военную власть, Фалькенгайн столкнулся с необходимостью совместить реалии тотальной войны и ее требования не только к военному, но и к экономическому механизму страны и стремление сохранить хрупкий конституционный баланс властей в империи. Достаточно быстро Фалькенгайн вступил в дискуссии, а затем и в постоянные склоки с канцлером Бетман-Гольвегом, что почти «парализовало»[27] деятельность германского главнокомандования, по крайней мере внутриполитическую. Кайзер буквально разрывался между двумя своими фаворитами, и весной 1915 г. канцлер понял, что сместить Фалькенгайна пока не удастся. Тем не менее, он продолжал поддерживать контакты с Обер-остом (главнокомандованием на востоке), ожидая удобного случая. С каждым месяцем войны, с публикацией новых документов и продолжением полемики в политических и дипломатических кругах о ходе Июльского кризиса становилась все отчетливее картина катастрофических промахов во внешней политике и ошибок в расчетах канцлера.

После шумно отпразднованной победы войск Гинденбурга в битве в Мазурских озерах в феврале 1915 г. кайзер попытался примирить генералов, раздавая им награды и внеочередные звания, однако это только обострило вопрос об истинных творцах победы. Награжденный высшим прусским военным орденом Pour le Merite, Фалькенгайн точно знал, что победа одержана лишь в той мере, которую он считал достаточной. Получившие для своей операции 4 корпуса вместо 12-ти Гинденбург и Людендорф были чрезвычайно недовольны. Весной 1915 г. Фалькенгайн совместно со своим австро-венгерским коллегой Конрадом фон Гетцендорфом приступил к планированию прорыва русских позиций в Галиции, одновременно отвергая настойчивые требования резервов со стороны Гинденбурга и Людендорфа, которые были одержимы идеей глубокого флангового удара, чтобы охватить все русские армии в Польше. Вопрос об авторстве замысла Горлицкого прорыва остается открытым. И Фалькенгайн, и Конрад приписывали его себе, однако одно несомненно: прорыв 2 мая 1915 г. был полностью спланирован и организован Фалькенгайном, который обеспечил нужное количество германских войск, перебросив войска образованной 11-й армии на восток, и предоставил необходимые технические средства и полномочия ее командующему.