Верхние Саванны - [93]

Вернувшись в дом. Жиль обвел взглядом своих спутников, подолгу останавливаясь на каждом.

— Мы в ловушке, друзья мои. Мне бесконечно жаль, что я сам завел вас в эту западню, из которой у нас нет ни единого шанса выбраться живыми. Через несколько минут сотни взбунтовавшихся рабов — сейчас они жгут хозяйственные постройки — будут здесь. Отступить за реку мы тоже не можем — противоположный берег занят противником. Слышите?

Вновь заговорил тамтам, на этот раз совсем близко — он рокотал жалобно и страшно, словно то сами джунгли давали ужасную клятву. Наверняка тот, кто бил в барабан, стоял у самой воды на том берегу Лембе. Правда, теперь и непосвященным не приходилось сомневаться в том, что именно он хотел сказать: то был безусловный и ясный призыв к атаке, сигнал к штурму — словно чем-то шершавым провели по и без того натянутым нервам осажденных.

— Фа… факелы спускаются к воде… — проблеял молодой Мулен, делая героические усилия, чтобы голос его звучал твердо.

— Ну так приготовься стрелять, — сказал Жиль и положил на плечо матросу руку, стараясь его успокоить. — Но сначала предупреди меня, если увидишь, что кто-то приблизился на расстояние выстрела. Не падай духом! Может быть, придет подмога.

— Откуда? — буркнул Финнеган. — С других плантаций? От Ленормана и Гийотена? Им сейчас со своими рабами забот хватает. Бунт невольников в одном имении — всегда угроза для соседей.

— Но ведь совсем рядом форт Порт-Марго, — возразил Пьер Менар. — Где форт, там солдаты.

Пламя пожара хорошо видно с моря на целую милю.

— Это верно. В крепости тридцать солдат во главе с капитаном. Но даже если предположить, что они в такой час не перепились до полусмерти, вряд ли им придет в голову тащиться сюда среди ночи, чтобы посмотреть, что происходит.

Во первых, их обязанность — охранять форт, а во-вторых, они не сумасшедшие. Вот утром — другое дело, обязательно пришлют кого-нибудь подобрать трупы.

— Ну что же, — вздохнул Жиль. — Как видно, приходится рассчитывать только на собственные силы. Займите места у бойниц, господа, и да хранит нас Господь…

Но тут Лаброш и Тонтон вскочили с дивана и испуганно завопили в два голоса:

— Не надо! Отпустите! Ради Бога, дайте нам бежать! Может, еще успеем. Если мы попадем им в руки живыми, они нас…

— Что? — холодно прервал Жиль. — Боитесь, вас постигнет та же участь, что и несчастных в сарае? Нет уж. Вы останетесь здесь и можете не рассчитывать, что мы милостиво избавим вас от страшной смерти — последнюю пулю мы прибережем для себя, если ничего другого не останется.

— Нет! — заорал Тонтон вне себя от ужаса. — Я не хочу…

Глаза его вылезли из орбит, а волосы встали дыбом. Жиль с презрением отвернулся, а Понго мастерским ударом свалил надсмотрщика на пол, и тот мгновенно затих, но Лаброш, пользуясь тем, что напарник отвлек на себя все внимание, вдруг бросился к двери, распахнул ее головой и, извиваясь в надежде освободиться от веревок, побежал через двор.

Жиль кинулся было за ним, но застыл на пороге и, осенив себя крестом, снова захлопнул дверь: в тот самый миг, когда надсмотрщик спрыгнул со ступеней веранды, из темноты леса вырвалась на свободное пространство черная вопящая орда с факелами.

Рабы устремились к дому, но, заметив посреди пустого двора человека со связанными руками, остановились. Внезапно наступила тишина…

Жиль видел сквозь щель в ставне, как факельщики обошли вокруг Лаброша, образовав нечто вроде арены. Между ними появились страшно худые мужчины с горящими не хуже просмоленных тряпок в руках их товарищей глазами, женщины — некоторые из них держали в руках куски сырого мяса и время от времени жадно впивались в них зубами. Видно, восставшие забили по дороге какого-то зверя, чтобы утолить голод. У многих мужчин были бутылки с тростниковой водкой, и они прихлебывали из них. Иные уже едва держались на ногах.

— Я и не думал, что на плантации так много рабов, — сказал Финнеган удрученно. — Их не сосчитать. Нет, нам не справиться…

Тишина стояла такая, что слышно было потрескивание факелов и срывающееся дыхание застывшего возле самой стены дома Лаброша, возле которого полукругом стояли негры.

— Что это с ними? — спросил Жиль. — Почему они не нападают?

— А куда торопиться? — отозвался Финнеган. — Нам из дома не выйти, и раз уж первая жертва сама бросилась им под ноги, почему бы не начать с нее? То, что я скажу, ужасно, но этот несчастный дал нам весьма ценную отсрочку. Если они не дадут ему умереть быстро…

— Вы считаете, что они будут…

— Казнить Лаброша? Конечно. И не вздумайте ускорить его смерть метким выстрелом. Это будет сигналом к атаке на нас.

— Но я не смогу спокойно смотреть на его мучения.

— Однако вам придется смириться… ради всех, кто находится тут вместе с вами. Сами подумайте: если мы доживем до рассвета, солдаты из форта еще смогут нам помочь. В этом краю ночь — опасная колдунья, но день всегда заставляет ее прятаться назад в свою нору. К тому же Лаброш — палач, причем один из самых кровавых. Если вас не мучает память о тех двух его жертвах, которых мы предали реке, просто закройте глаза и заткните уши.

Но Жиль понимал, что не смотреть не сможет — есть что-то завораживающее в ужасном зрелище, как, впрочем, и в самом страхе. Прислонившись спиной к стене дома, Лаброш даже не пытался взобраться назад по лестнице — он окаменел. Он глядел широко раскрытыми глазами, как к нему, словно из кошмарного сна, приближаются четверо чернокожих. И только когда они схватили его, он очнулся и закричал.