Верхние Саванны - [49]

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, предварительно поприветствовав ее по всем правилам этикета.

Он ждал резкого отпора, отказа от разговора, даже гнева после всего, что с ней сделал, но, к его крайнему изумлению, Жюдит даже слегка улыбнулась.

— Уже лучше, спасибо. Обо мне заботились умело и самоотверженно. — И она посмотрела на Анну, закрывавшую за собой дверь в спальню. — Скоро все это… будет казаться лишь страшным сном.

В комнате стоял сильный запах лекарств, и Жиль горько пожалел, что они сейчас не в море, где гуляет соленый ветер. Он хотел улыбнуться, но вышла какая-то невнятная гримаса.

— Благодарю за снисходительность, — произнес он чуть иронично.

— Снисходительность? О чем вы?

— Мне кажется, я должен принести вам извинения за… несколько грубоватое обращение. Боюсь, в том, что с вами случилось, моя вина.

Жюдит покраснела и принялась то накручивать на палец, то распускать кудрявую прядь.

— Даже если бы вы поступили со мной во сто раз хуже, мне не на что было бы жаловаться, — произнесла она глухо. — По-моему, теперь наши отношения упростятся, так что все к лучшему.

Жиль не нашелся, что ответить, так он был поражен произошедшей за столь краткий срок переменой в поведении молодой женщины. Куда делась та вызывающая Жюдит, что предстала ему в блеске горделивой красоты, когда он вернулся с берегов Освего? Куда делась дикая разъяренная кошка, отчаянно дравшаяся с ним в этой самой комнате: разве не вынужден был он прибегнуть к насилию, как солдат-победитель в осажденном городе? Неужто пережитая травма до такой степени переменила молодую женщину… или она ломает комедию? А может, это попытка усыпить его бдительность и рассеять подозрения, связанные со смертью Розенны, если вдруг таковые у него появятся?

Мозг его все еще был занят этими вопросами, когда он услышал свой голос:

— Вы и в самом деле считаете, что все к лучшему в этом лучшем из миров?

На этот раз она подняла голову и прямо посмотрела на него темными, спокойными, как ночное озеро, глазами.

— Я уже два дня размышляю над тем, что произошло. Может, оттого, что почувствовала, как уходит из моего тела вместе с кровью жизнь, услыхала снова дыхание смерти, но мне показалось, что это предупреждение свыше. Хотим мы того или нет, мы связаны навеки и ничто не может нас разъединить. Здесь нам придется жить вместе…

— Не здесь! Я как раз пришел предупредить вас, что, как только вы окрепнете, мы покидаем Нью-Йорк и перебираемся на остров Санто-Доминго, где я только что приобрел плантацию индиго. Надеюсь, это не слишком нарушит ваши планы, — добавил он не без сарказма.

Она грустно усмехнулась.

— Мои планы? Разве у меня могут быть личные, не связанные с вашими, намерения? Санто-Доминго так Санто-Доминго! Мне не раз приходилось слышать, что там очень красиво. Думаю, через неделю я уже вполне смогу следовать за вами.

— Благодарю вас за понимание, Жюдит, — Турнемин небрежно поклонился. — Обещаю: то, что случилось прошлой ночью, больше никогда не повторится.

Теперь они оба молчали, лишь крик ласточки, сорвавшейся с крыши и метнувшейся в синеву неба, нарушил тишину. Жиль смотрел, как его жена снова начала накручивать на палец рыжую прядь. Поскольку она больше ничего не говорила, он уже собрался откланяться, как вдруг Жюдит подняла ресницы и устремила на него взор сверкавших, как пара черных бриллиантов, глаз.

— Незачем давать бессмысленные обещания, — прошептала она. — Я вас об этом и не просила.

Спокойной ночи, друг мой.

И, коротко вздохнув, она закрыла глаза и отвернулась к окну, словно собралась заснуть. Жиль медленно вышел из ее комнаты в совершенной растерянности. Прикрыв за собой дверь, он еще стоял некоторое время, пытаясь постичь, что же за перемены произошли в голове Жюдит. Искренне она говорила или играла новую роль: роль послушной и самоотверженной супруги? Но разве во взгляде, что она бросила на него напоследок, была хоть капля самоотречения или кротости?

Да и вообще, от такой непредсказуемой женщины, склонной без конца менять свои настроения, можно ожидать чего угодно. Он понимал, что Жюдит уверена в своей красоте и неотразимости. Да разве сам он, как последний дурак, не показал ей прошлой ночью, какую власть имеет еще над ним ее красота? Может, это часть ее черной мести, первым действием которой стала смерть Розенны?

Жиль решил на первый случай бдительней следить за действиями жены и собственным поведением. Не дай Бог она обнаружит, что он любит Мадалену: девушка окажется в опасности если не из-за ревности Жюдит, то из-за ее желания нанести ему удар побольнее…

Из размышлений вывело его появление Анны, и он тут же вспомнил, что еще собирался сделать — надо же, совсем забыл предупредить жену о своем намерении выгнать ее горничную.

— Будьте так добры, — сказал он Анне, — сходите за Фаншон, скажите, что я жду ее в библиотеке.

— Хорошо, господин Жиль, я сейчас.

Через десять минут Фаншон поскреблась в дверь библиотеки и, получив разрешение, вошла в просторную залитую солнцем комнату, где ожидал ее Турнемин. Он стоял, скрестив руки на груди, возле стола, на котором лежали кошелек и письмо.