Веревочная лестница - [25]

И то состояние растерянности, полной дезориентации, в котором оказалась российская интеллигенция после революции (и до «оттепели»), во многом совпадает с растерянностью и дезориентацией постсоветской интеллигенции сегодня. Вторая попытка воплотить идеи интеллигентской избыточности опять привела к удивительно похожему результату – интеллигенция оказалась ненужной. Общество недвусмысленно дает понять это, не считая возможным и необходимым для себя поддерживать не просто профессионалов и интеллектуалов, прагматическая необходимость в которых самоочевидна, а тех, для кого главное в утверждении ценности справедливости и свободы для народа, который, получив (со всеми возможными оговорками) свободу, кажется, уже не нуждается в проповеди того, что пусть криво и плохо, но все же воплотилось.

«Несправедливо!» – когда открыто, когда молча вопиет современный интеллигент, ибо хорошо помнит, как он страдал от унижения не только себя, но и народа «проклятой советской властью», как он читал, думал, спорил, горел, как участвовал в первой защите Белого дома, как волновался, переживал, готов был пожертвовать своей карьерой (а иногда и жертвовал)! И чем все это кончилось? Не «за что боролись?» звучит рефреном в его душе, а «зачем я читал эту груду книг, зачем пытался быть с веком наравне, зачем работал над собой, зачем тратил жизнь в бесконечных спорах, зачем пытался соответствовать чему-то, что так же трудно определить сегодня, как это было трудно определить и век назад?». Постперестройка требует прагматиков-специалистов очень узкой ориентации – банковское дело, финансы, торговля – и отсекает любую избыточность как атавизм. Спрос на современное искусство, литературу катастрофически падает. Типично «интеллигентские качества» не просто не нужны, а мешают, как невидимый порог, перешагнуть через который, однако, до сих пор для многих невозможно. И даже если представить себе, что рынок и реставрируемые капиталистические отношения породят новых меценатов и государство сможет больше денег выделять на культуру, то все равно поддерживаться будут профессионалы, а не тип жреца прогресса, мученика идеи, каким был типичный интеллигент. Несправедливо?

Но не является ли изначально интеллигентская справедливость очередной прекрасной иллюзией, неизменно исчезающей при попытке воплощения? Рассмотрим религиозную версию ответа. Миром, земной жизнью правит не справедливость, а функциональность. И справедливость на земле в лучшем случае присутствует как потребность души, как одна из возможностей, как один из вариантов ответа. Но царство справедливости на земле невозможно – это как бы одна из тех тривиальных истин, которые может отрицать только тот, кто ослеплен и одновременно неудовлетворен земным, так как требует от него того, что может дать (а может и не дать) только небо.

Но посмотрим на эту ситуацию и с другой стороны: так уж несправедливо обошлась жизнь с русским интеллигентом? Если он был адептом, жрецом символической (в достаточной мере иллюзорной) идеи царства свободы и справедливости, то почему он должен существовать и тогда, когда его миссия завершена, а ни пенсия, ни выходное пособие в виде непрерывного чествования былых заслуг не предусмотрены обществом, в котором эти идеи воплотились? Интеллигенция была посредником, медиатором между народом, который ею воспринимался в достаточно мифологизированном виде, и государством, которое, как ни странно, всегда более трезво подходило к своему народу (и в том числе к самому себе), чем российская интеллигенция. Народ – это и есть истина, то есть он тот и таков, какой есть. Он не лучше и не хуже ни одного народа, но надеяться на то, что положенная к его ногам свобода сделает из него жар-птицу, одаривающую любого, кто ее освободит, наивно. Достаточно будет, если, в соответствии с уже другой сказкой, он не превратится в злого и обиженного джинна из бутылки, который первые сто тысяч лет обещал за свободу полмира, а затем, устав ждать, поклялся отомстить именно тому, кто первый его освободит. Кстати, такой вариант тоже не исключен и куда более истинен, чем сказка о гадком утенке и прекрасном белом лебеде.

Но можно поставить вопрос и более жестко. И, не беря под сомнение благородство, подвижничество, мессианство российского интеллигента, поразмышлять на тему, что было причиной его вышеназванной избыточности и неудовлетворенности. Да, ответ в виде «вины перед народом», «больной совести», невозможности наслаждаться сытой жизнью, когда другие голодают, – не только известен, но и правомерен. Но правомерно и сомнение: а не есть ли его неудовлетворенность часть чисто психологической ущербности, своеобразного комплекса неполноценности? То есть мне плохо, потому что я не умею радоваться жизни, так как требую от нее невозможного, требую от нее той полноты, которая невозможна, а в качестве оправдания (и в соответствии с неумением справиться с собственной неполноценностью и иллюзорностью своего сознания) ставлю акцент на внешних обстоятельствах, которые-де и виноваты в том, что мне плохо? Цена подвижничества при этом не уменьшается, но может измениться оценка того, что происходит сейчас с российской интеллигенцией.