Веревочка. Лагерные хроники - [28]

Посадишь в изолятор вальщика или тракториста – не досчитаешься сотни кубометров леса.

А твоё высокое начальство не интересует, что у тебя вальщик вчера выпил, а тракторист подрался. Ты делай там у себя, чего хочешь, а государственный план, будь добр, отдай.

У высокого начальства тоже есть своё начальство. И оно тоже ничего слышать не хочет.

Поэтому между зэками и администрацией существовал негласный договор, по которому зэки стараются не очень наглеть, а офицеры не придираются по мелочам.

Те, которые не понимают, сидят зазря в изоляторах или остаются капитанами до пенсии.

Случилось и мне, как-то «воевать» с таким приверженцем инструкций, который, придя из училища, перекрыл мне кислород в буквальном смысле этого слова.

И вот, как это было…

…Герою фильма «Джентльмены удачи» надзиратель говорит, что самое лучшее место в бараке у окна. На самом же деле самое «блатное» место в дальнем, нижнем углу, потому что оно самое удобное и безопасное. С одной стороны нар у него стена, а с другой проход.

Тогда, как у других мест с одной стороны проход, а с другой впритык койка соседа. Кроме того, играть в карты и обсуждать серьёзные дела у окна небезопасно.

Так что место в углу очень удобно и функционально, а потому и занимают его наиболее уважаемые люди. И хотя в карты я никогда не играл, а выпивал очень редко, для меня это место было крайне важным, и занимал я его последние лет семь постоянно. Правда, до отбоя, обычно, на нём располагались мои играющие друзья. Но после отбоя парни знали, что место моё и, надо сваливать. И вот почему я так дорожил этим местом. Курить за свою жизнь я так и не научился. А курит в лагере большинство, поэтому табачный дым в секции постоянно. Ночью же дышать вообще нечем.

Кто-то не сдал в сушилку валенки с портянками и сушит их у печки. Кто-то курит всю ночь.

Кто-то открыл дверцу печки и варит чифир.

А форточка зимой, как правило, закрыта, потому что тот, кто спит на верхних нарах у отрытой форточки, не хочет постоянно болеть. Но для себя я придумал и устроил свой маленький воздушных оазис. В бревенчатой стене я высверлил на уровне лица дырку, вставил в неё обрезок трубы, которую затыкал на день ватой из телогрейки. Перед сном вату я вынимал, и ложился лицом к стене. Это моё личное изобретение, и больше я такого нигде не встречал.

Лейтенант Смирнов, наш новый начальник отряда, прибыл к нам прямо из училища, а потому был серьёзен и строг, как английская гувернантка. Он требовал порядка согласно инструкции, к чему лесной народ не привык, потому что сил хватает только на выполнение терпимого минимума. Узнав про мою трубу, он потребовал её заделать. Естественно, что я не обратил никакого внимания. Начальника отряда это возмутило, и он заставил коменданта отряда забить в дыру деревянный нагель, которым плотники скрепляют брёвна сруба.

Я просверлил рядом новую дыру.

Смирнов лишил меня очередной посылки. В посылках я не нуждался, но запись в деле меня не обрадовала. Дыру он заделал снова и пообещал в следующий раз лишить меня свидания. Я никого не ждал, но ещё одна запись была нежелательна.

То, что я руковожу всем производством на лесобирже, лейтенанта заботило меньше всего, по неопытности, он еще многого не понимал. Я для него был одним из многих крепостных.

Вот такая случилась эпидерсия, как говорил мой душевный приятель Паша Дурак.

И тогда я решил научить молодого твердолобого лейтенанта хоть чуть-чуть разбираться в жизни.

В конце месяца лейтенанта Смирнова вызвал начальник колонии майор Овчинников, и поставил в известность, что его отряд, впервые за несколько последних лет, не выполнил месячный производственный план. Объяснил, насколько это серьёзно, и какими чревато последствиями. Почему такое произошло, Смирнов понять не мог, а объяснять старшие офицеры ему не стали. Решили, что «сам должен до всего дойти своим умом». Думай, дескать, своей головой!

И Смирнов думал. Вернее думал, что думает.

На следующий месяц хозяин пригрозил перевести его в дежурные, что ставило жирный крест на его продвижении по службе, потому что в дежурные обычно отправляли тех, на кого махнули рукой. Смирнов начал «бить хвостом», и выяснил, что его проблемы – это результат моих манипуляций с цифрами. Заставить меня силой было невозможно, потому что начальство старалось не лезть в производство, если его устраивали результаты.

Поэтому со своими проблемами Смирнов оставался один на один.

Другого пути, как наладить со мной нормальные отношения, у него не было. К тому времени он уже завёл роман с заведующей поселкового магазина. Бабой она была умной и тёртой, иначе кто бы держал её столько лет в заведующих. Наверное, она и подсказала Смирнову, что «переть рогом, как баран на ворота» бесполезно и бесперспективно.

Вместе со старшим мастером Соколовым, он пришёл в мой кабинет с бутылкой коньяка и кульком шоколадных конфет «Ласточка».

Мы выпили, поболтали «ни о чём» и всё встало на свои места.

Смирнов стал нормальным, думающим и даже заботливым начальником отряда, а я получил возможность дышать ночью свежим воздухом.

Со временем, вместо привычного «отрядный», жулики, за глаза, стали уважительно называть его Валерой.