Верден. Мясорубка дьявола. - [46]

— Все понятно, спасибо. Вам тоже счастливо оставаться.

— Повзводно, становись! – командую я.

Взводные громко дублируют приказ и рота быстро разворачивается в боевой порядок.

– Командиры взводов, ко мне!

Вместе с подбежавшими взводными обсуждаем дислокацию. Задача ясна всем. Надо оттеснить бошей от занятых ими ходов сообщения и обрушить их ручными гранатами. Затем уничтожить тех, кто прорвался в траншеи, занять и держать оборону. Склонившись над картой решаем, чей взвод с какого хода заходит в траншеи. Других предложений нет? Взводные согласно кивают головами, все правильно, все понятно. Да и других вариантов просто не существует. Тогда по местам!

— Ребята! – кричу я, шагая вдоль солдатских линий. – В окопах наши и сейчас им не сладко! Мы должны любой ценой отсечь бошей от ходов сообщения ведущих от первой линии! Слышите меня, любой ценой, повторяю любой! Мы должны это сделать, понимаете должны! Если удастся, тогда и их перебьем, и сами целы останемся! Если нет, они смогут присылать пополнения и тогда нам всем крышка! – перевожу дух, вытирая со лба пот ладонью, и снова продолжаю. – Как зайдем в траншею все сразу расходимся в стороны, что бы дать войти остальным! Главное – пробиться к началу ходов! Гранатометчики идут во второй волне! Как только мы расчистим дорогу к ходам, постарайтесь забросать их гранатами от души! Пулеметные расчеты – вы последние! Залейте траншеи сообщения свинцом! Взвод Гийома начинает!

– Славно, — отвечает Гийом, ловко вращая в руке саперную лопатку, – попотеем малость! – Он с ироничной улыбкой оглядывает своих, восклицая со смехом – что, позеленели подлецы, струсили, а?

Да нет, не струсили его подлецы. Просто они готовятся умирать. Кто–то сосредоточенно глядит в небо, другие с умилением смотрят на фотографии домашних, бережно держа их в свободной от винтовки руке. Некоторые что–то бормочут себе под нос, низко опустив голову. Практически все крестятся, переложив винтовки в левую руку. И каждый в глубине души искренне надеется, что сегодня убьют не его. Кого угодно, но только не его! Тем временем я продолжаю надрывать глотку.

— Лефуле, ты замыкаешь по традиции! Жером, я как всегда иду с твоими молодцами! — Непроизвольно делаю паузу, часто дыша. – Ну все, — чуть тише говорю я переведя дух, — желаю всем сегодня уцелеть! — Останавливаюсь на середине линии, делаю несколько глубоких вздохов, восстанавливая дыхание. Наконец верещу дурным и страшным голосом: ПРИМКНУТЬ ШТЫКИ!!!

— Примкнуть штыки! – истошно вопят командиры взводов и стальной перезвон ветром проносится по рядам в ответ. Резким движением достаю свои револьверы, проверяю барабан в каждом. Все в порядке. Сухим щелчком защелкиваю их, убирая один в кобуру. Нащупываю другой рукой на месте ли нож. Полковой кюре вместе со своим помощником торопливо обходит наши ряды, невнятно бормоча молитву под нос и быстро кропя солдат святой водой. Я в последний раз оглядываю ряды своих и взмахнув рукой, подаю роковую команду: ВПЕРЕД!!!

Колонны бегут ускоренным маршем. Подобно гигантским змеям они заползают в ходы сообщения, изо всех сил торопясь на выручку своим. Я покрикиваю на солдат только с единственной целью: изо всех сил взъярить себя и их. В передней линии окопов страшная круговерть. Мы не сумели задержать врага на подступах и теперь в глубине траншей идет лютый и жестокий бой. Судя по всему, мы появляемся вовремя – синих шинелей совсем мало. Стрелять из винтовок в такой каше, где перемешаны и немцы и французы, совершенно невозможно. В дело вступают штыки, приклады, ножи, пистолеты и саперные лопатки.

Но вот в схватку ввязываются ребята Гийома, сомкнувшись с бошами грудь в грудь. Издали вижу как он обрушивает яростный удар лопатки на немецкую каску, затем вскидывает вторую руку и стреляет в кого–то из револьвера. Собираю три расчета вооруженных «Шошами». Приказываю занять позиции и беспрестанно долбить выше верхней кромки траншеи: ни один бош не должен прыгнуть в нее живым. Очень скоро пулеметы забились беглым огнем. С оставшимися солдатами вбегаю в траншею.

Первое, что бросается в глаза, это огромный бош, навалившийся винтовкой на грудь какого–то солдата в синей шинели. Бош душит его, наш бедолага уже хрипит. Тут же, на неизвестном, но мгновенно сработавшем рефлексе, прыгаю ему на спину, всаживая немцу нож в шею коротким, хлестким ударом. Откидываю враз обмякшее тело рукояткой револьвера в другой руке.

– Вдоль траншеи! Вдоль траншеи! Быстрее же! – кричу изо всех сил, поторапливая забегающих своих. Лишь теперь прижимаюсь спиной к бревенчатой стене окопной линии и оглядываюсь. Черт, что тут творится! Серые отчаянно дерутся с синими. И справа и слева мелькают штыки, приклады, ножи… Черт, серьезная душиловка идет. Почти ничего нельзя разобрать: все утонуло в яростных криках, стонах, дьявольских воплях, стальном звоне и грохоте выстрелов. Кто–то дико воет по–звериному, получив штыком в живот. Не думаю, не соображаю, просто тупо стреляю во все серые шинели, которые попадают в мое поле зрения. А с такого расстояния и младенец не промахнется. Мысль одна – в моем револьвере семь патронов и нужно считать каждый выстрел. И крутить головой во все стороны, а то угостят штыком в бок или благословят по башке лопаткой. Однако стараюсь постоянно держаться спиной к стене траншеи: на затылке–то глаз нет, а когда спина закрыта, так и голове спокойней. Под ноги тоже надо поглядывать. Зацепишься за раненого или мертвого, и все. Упасть в такой схватке – почти верная гибель. И вообще, в ближнем бою все решает не физическая сила, а ловкость и удача.