Верден. Мясорубка дьявола. - [44]

В этот раз гробы и впрямь заканчиваются скоро. Поэтому теперь процедура похорон упрощается. Всех укладывают в братские могилы, просто засыпая тела землей вперемешку с негашеной известью. Ты защищал эту землю, значит, честно выслужил себе право улечься в ней в полный рост. Картина, конечно, не для слабонервных. Новичков страшно рвет от такого зрелища. Бледные от ужаса и постоянной рвоты, трясущимися руками они разбивают кирками подмерзшую землю, готовя последнее пристанище своим товарищам. А ведь многие из них еще вчера были живы. Но все мы люди. И каждый, кто в этот момент остервенело взмахивает тяжелой киркой, думает – а если и для меня завтра вот так копать будут? Могут. Запросто могут. С этим делом здесь проблем нет. При таких работах порции пинарда разумеется увеличивают, но с расшатанной солдатской психикой не справляется даже алкоголь.

Зато у солдат похоронной команды, по–моему, вообще нет нервов. Они деловито раскладывают трупы в ряд, пересыпают мертвецов негашеной известью, при этом, даже не вынимая при этом сигарет изо рта. Процесс сопровождается беспрестанными шутками в адрес покойников. Мол, вот, лежи друг, сейчас мы к тебе соседей подселим, что б не скучно тебе одному было, ну и все в таком же духе. Странно, как еще песни не поют. К ребятам из похоронной роты относятся со страхом и суеверным ужасом. Многие истово крестятся, увидев их. Все знают – шанс попасть в их руки здесь есть у каждого. И притом, шанс не маленький.

В этом сражении наши отцы–командиры действуют по принципу постоянной подачи свежей крови. Подразделение находится на передовой от четырех до пяти суток, после чего тех кто остался отводят в тыл, а их сменяют свежие части. В тылу дается десять – двенадцать суток так называемого отдыха, представляющего собой беспрестанное рытье земли. Или траншей, или могил. А как правило, и того и другого в порядке очередности. В перерывах между земляными работами солдаты устанавливают ряды колючей проволоки, разгружают боеприпасы, тянут линии связи. Но есть и масса плюсов. Здесь нет риска смерти в любую минуту, не так громко слышна канонада, сюда не доползет газ, можно каждый день мыться и бриться, плюс – все едят до отвала. Конечно, тут запросто можно нарваться на какую–нибудь тыловую крысу, требующую отдания себе чести по всем строгим правилам военного устава, с переходом на строевой шаг за три метра от начальства. Один из моих, молоденький Этьен Леблан, угодил за это под арест на трое суток. Стал оправдываться дурак, вместо того, что бы тупо есть начальство глазами. Су–лейтенант Гийом, обеспокоенный за судьбу земляка, быстро нашел нужные концы в караульной роте, и парень весь срок вполне прилично питался.

Хорошо еще, что так дело кончилось. Но слава Богу — большинство фронтовых офицеров вменяемые люди, не обращающие внимания на такие пустяки. Разумеется, дисциплина нужна, однако на переднем крае ритуальные правила субординации действуют вполсилы. Пуля — она ведь не разбирает, кто перед ней. Солдат – так солдат, офицер – так офицер. Ей один черт кого убивать. К чинам свинец и осколки совершенно равнодушны. Одним словом, в тылу совсем не самое плохое житье для солдата. Отдохнувшие таким образом части, снова направляются под огонь Вердена.

Многие пытаются попасть в лазарет любым путем. И здесь солдатская выдумка поистине неиссякаема. Кто–то жрет всякую гадость, некоторые даже стреляют в ногу или руку, мотивируя рану ошибкой при чистке оружия. Говорят, будто некоторые доктора прямо разбогатели на выдаче липовых направлений в далекий тыловой госпиталь. Но полевая жандармерия тоже не даром свой хлеб ест. Каждый случай тщательно изучается: не обманул ли кто заботливую Родину–Францию? Не хочет ли подлец таким бесчестным способом избежать геройской смерти в траншеях? При малейшем подозрении на симулицияю или самострел, хитреца гарантировано ждет военный трибунал. Дезертиров вообще расстреливают без суда. Ходят слухи, что однажды целая рота самовольно оставила позицию, так там быстро расстреляли каждого десятого. Жандармов в армии ненавидят все. Даже офицеры сторонятся этих караульных псов. Но они стараются и за страх и на совесть – малейший косяк в службе, и марш на передовую. А уж если там узнают о его розыскном прошлом, то ставлю тысячу франков против одного – не пережить ему перового же боя, благо в глубине окопов такие проблемы решаются очень быстро. Никто не будет разбираться, почему погиб в бою какой–то солдат. Здесь война. А на войне убивают. Это закон.

Командование всячески пытается поднять боевой дух отведенных на переформирование частей. Газеты пестрят сообщениями о единой французской нации, сплотившейся в священном бою под Верденом. Репортеры постоянно снуют в тылу как крысы, выискивая геройские сенсации. В новых, дорогих и чистых костюмах, с блокнотами в руках. На передовую они, ясное дело, не суются. Правду говорят, самый большой патриотизм – всегда в тылу. С газетных листов описание боев выглядит сплошной романтикой: стройными рядами храбрые солдаты бегут в штыковую атаку, лихо бьют тупоголовых немцев, а умирая, тихо падают на родную землю, шепча простые и священные слова – за тебя, Франция…