Веранда в лесу - [83]

Ч е ш к о в (громко, серьезно, голос его слегка звенит). Товарищи, произошла ошибка. Сбор отменяется. Я приношу искренние извинения. Все должны пойти на свои рабочие места.

К о м а н д и р ы  расходятся недоуменно. Чешков отходит в сторону, надрывает тихвинский конверт, который все время держит в руке, но письма не читает, слушает гул. В кабинете остались Щеголева, Манагаров, Быков. Молчание.

Ч е ш к о в (не оборачиваясь, строго). Посчитайте затраты на опытные плавки. Все, что делалось сверх плана. Я прикинул, там получается больше семидесяти тысяч. Надо точно предъявить эту сумму и взять в актив. Не понимаю, Нина Васильевна, почему это до сих пор не сделано? У вас в бюро десять девочек, нагрузите их. Пора нам перестать разговаривать на пальцах. Все считать! Все подвергать анализу! Любую затрату.

Входят  Р я б и н и н  и  П о л у э к т о в. Они уже все знают.

(Быстро идет навстречу. Сдержанно.) Садитесь.

Все проходят к столу для заседаний. Садятся.

П о л у э к т о в. Где командиры?

Ч е ш к о в. Там, где им положено быть, на рабочих местах.

Р я б и н и н. Ладно, Гаврила Романыч, не будем играть в эти сложные игры. Вы только что всех отпустили, Алексей Георгиевич. Что это значит? В чем смысл демонстрации?

Ч е ш к о в. Это не демонстрация.

Р я б и н и н (сердито). Хорошо, объясняйте.

Ч е ш к о в. Я прошу личной ответственности. Все требования должны быть обращены ко мне. Я начальник цеха. Раньше, я знаю, люди из высшего руководства приходили сюда в критические моменты и собирали командиров, но больше этого не будет. Мы хотим беречь время нашего командного состава. Кроме ежедневного рапорта мы каждый вторник садимся все вот за этот стол и делаем жесткий анализ недели. Парторганизация, местный комитет, комсомол проводят свои мероприятия. Затем — у нас под руками селекторная связь. Нам кажется, этого достаточно.

Рябинин задумывается. Он стал как бы спокойнее.

П о л у э к т о в (неожиданно мягко). Может, вы обиделись?

Ч е ш к о в. Нет.

П о л у э к т о в. А вы не зарываетесь, Алексей Георгиевич?

Ч е ш к о в. Мы говорим о принципиальных вещах. Хочу заодно предупредить. Я приказал начальникам корпусов не выполнять указаний производственного отдела. Нам мешает разнобой. Указания должны идти через меня.

П о л у э к т о в. В моем отделе, между прочим, сидят не дураки.

Рябинин идет к селектору, нажимает клавишу.

Ж е н с к и й  г о л о с. Диспетчер Шугурина слушает.

Р я б и н и н. Тоня, вы отыскали мою машину?

Ж е н с к и й  г о л о с (радостно). Нашла, Глеб Николаевич!

Р я б и н и н. Гоните ее к Двадцать шестому. (Отключается, стоит в стороне мрачный, сердитый. Кажется, он здесь все свои дела закончил.)

П о л у э к т о в. Ну, хорошо, поговорили, высказали неплохие мысли, а сейчас, Алексей Георгиевич, собирайте людей.

Ч е ш к о в. Не вижу необходимости. В систему накачек я не верю. План делается другим способом. Нужны — ритм, которого у нас пока нет, график по минутам. Нужно включать в дело все машины. Нужно переводить на поток северный сектор. Нет смысла все перечислять. Нужны четкая организация производства и дисциплина. Над этими вещами мы работаем. Нужно время.

Р я б и н и н (резко). А вы что молчите? Манагаров!

М а н а г а р о в. Поверьте, Глеб Николаевич, мы так замотались в эти дни, что я лишь сейчас вспомнил свою фамилию.

Р я б и н и н. А по существу?

М а н а г а р о в (спокойно). Все, что бы вы сказали сегодня нашим командирам, уже сказано по многу раз. Правда, есть разница: ваш авторитет выше. Но если слишком часто опираться на авторитет, он перестает действовать. Я привык к нашим ежемесячным штурмам, но согласен, что система накачек развращает людей. И тех, кого накачивают, и тех, кто накачивает. Потому что в основе системы лежит безответственность.

П о л у э к т о в. Любовь к делу! Любовь к заводу! Вот что лежит в основе наших бесед с людьми, Захар Леонидыч!

М а н а г а р о в (неловко). Ну, я не знаю, пасую… Но любовь, мне кажется, тоже чрезмерно эксплуатировать нельзя.

Ч е ш к о в (сухо). Прекратите, Захар Леонидович.

М а н а г а р о в. А почему, собственно?

Ч е ш к о в. Это не инженерный разговор. Любовь марксистами определяется как категория надстроечная.

Р я б и н и н (улыбается отстраненно. Говорит жестко). Слушай, Чешков. Мы приехали не критиковать. У тебя не было жирного куска времени: месяца мало. Позиция, которую ты занял, понятна, а имеешь ли на нее право, не знаю. Посмотрим. А сейчас спрашиваю: где рамы на девятнадцатый? Где концевые отливки? Коромысла? Завод на голодном пайке, нет литья!

Ч е ш к о в. Отливки и коромысла на выходе. Рамы — хуже. Очень плохо. Но рамы я обещаю.

П о л у э к т о в (быстро, испытующе). Сколько недодадите?

Ч е ш к о в. Четыреста тонн.

П о л у э к т о в. Слышите, Глеб Николаевич?! Слышите?

Р я б и н и н (как бы не слыша, Чешкову). Девятнадцатым номером завод закрывает месяц. Помни! (Идет к выходу озабоченный и молчащий. Останавливается. Недружелюбно.) Вы просили, Алексей Георгиевич, дать команду на изготовление документации и оснастки для формовочных машин. Команду я дал. Возьмите на контроль.

Р я б и н и н  уходит. П о л у э к т о в  за ним. Длительное молчание.