Веранда в лесу - [163]

Ш е с т е р н и к о в  сидит прочно на табуретке. Молчат. Тихо.

Ш е с т е р н и к о в (в зал). Опять странно повели себя птицы. Все до единой внезапно на другой же день после ее выздоровления покинули поселок. Последней, кого нашел у источника, была умирающая даурская ласточка. Отправил на исследование в город. Моя жена тоже, когда поправилась, обратила внимание на исчезновение птиц. Да, это могло быть случайностью, но, вероятно, в жизни источника существуют какие-то опасные циклы, известные пернатым. У меня недостаточно знаний в этой области, есть суеверие, лучше сказать. Замечу, что образование не спасает от суеверий. В наш цивилизованный век шаманство осталось непобежденным. Каждому хочется хотя бы во что-то верить, что дает надежду, опору. Наука узнала уйму всего про атмосферу вокруг нас, про таинственные потоки из бездны неба, но только все усложнилось, ответов как не было, так и нет. Любое отклонение от нормы вызывает чувственный обвал. Тряхнет жизнь, прижмет, хватаешься за соломинку. (Чуть помолчав.) На сей раз птицы не возвращались до самой весны, почти полгода. Этот исключительный по длительности факт я отмечаю в воспоминании жирным петитом. Ведь прошлые зимы благополучно жили здесь и в морозы тянулись к горячему пару над избушкой. Птицы вообще купаться любят, удивительного в этом нет. Существуют и другие причины кроме купанья. В селениях Средней Азии вьюрок королевский следит за тем, кто где помочится на землю, и сразу бросается клевать ту влагу, в ней соли. Не скрою, мне иногда казалось, у источника есть душа. Я старался думать только о фактах. Появился, однако, новый факт. В костях у ласточки был обнаружен металл, который добывают довольно далеко от Давши. Это почему-то обрадовало меня и взволновало. Хотелось думать, что жена Савелия поправилась окончательно. Был поздний вечер, когда принесли телеграмму. Я знал, что снова не буду спать. Небо светлое было, ветер влажный, холодный, ни в одном доме свет не горел.

Появляются  В о л о д я  и  Н е л я. Заинтригованы.

В о л о д я. Распишитесь, пожалуйста.

Ш е с т е р н и к о в. Садитесь. Ты уже изучил содержание?

В о л о д я (улыбнулся). Естественно. Мы все ваши телеграммы знаем. Мы хотели спросить: что это может значить? У Нели есть собственное предположение.

Н е л я. Ласточка прилетела избавляться от металла.

Ш е с т е р н и к о в. Вы умны, Неля.

Н е л я. Спасибо.

В о л о д я. Она молчаливая, но умная.

Ш е с т е р н и к о в. Я знаю, что тебе нравится твоя жена.

В о л о д я. Она любит простую жизнь. Мне это нравится.

Н е л я. Сейчас многие молодые любят простую жизнь. Для вас важна эта странная телеграмма?

Ш е с т е р н и к о в. Не знаю уже. Сплошные сюрпризы. Я плохо сплю последнее время. Возможно, на меня действует источник.

Н е л я. На расстоянии?

Ш е с т е р н и к о в. Я этого не исключаю.

Они переглядываются и встают.

Н е л я. Мы пойдем. До свидания.

Ш е с т е р н и к о в. До свидания. Спасибо.

В о л о д я  и  Н е л я  уходят.

Небо было таким же чистым до рассвета, но потом южный ветер погнал тепло. Я так и не ложился в ту ночь, сидел работал. В то же утро домой возвратился Павел и подрался.

С криком: «Сыночек! Сыночек приехал!» — Елена Никаноровна бросается вниз. В кухню входит  П а в е л, обнимает мать.

Павел привез матери одеколон, а Савелию ножик. При виде подарков она расплакалась, сказала, что жить будет долго.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Я теперь долго буду жить, Паша. Буду белье стирать, капусту посолю, грибы. По вечерам — с соседями в лото играть. Как все станем жить, хорошо.

Елена Никаноровна и Павел сели. Смотрят друг на друга.

Ш е с т е р н и к о в. За стеной, они слышали, громко плакала Оксана. Мать велела Павлу молчать, не слушать, не вмешиваться.

Павел встал вдруг. И Елена Никаноровна встала быстро.

П а в е л. Слышишь?

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Не наше дело, Павлик.

П а в е л. Тебе нравилось, мама, когда тебя били?

Она молчит, окаменев, отвернувшись. Павел слушает.

Ш е с т е р н и к о в. Сперва Кеха уложил Павла на землю. Потом Павел положил Кеху. Кеха отдохнул, встал, ударил головой в лицо и ногой в пах, и снова Павел растянулся надолго.

На берег выходит  К е х а. За ним — плачущая  О к с а н а.

К е х а (Елене Никаноровне). Ваш сын еще щенок и собака.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Уйди, Павел.

П а в е л  уходит.

О к с а н а (плача). Сволочь он! Сволочь!

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Он же тебя защищал.

О к с а н а (рыдая). Сволочь он! Сволочь!

К е х а. Я так скажу: чужая жизнь есть тайна. (Уходит.)

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а (помедлив. Строго). Позови мужа.

О к с а н а  ушла. К е х а  вернулся. Ждет, расставив ноги.

Прости нас, Иннокентий. Прости, пожалуйста.

К е х а. Исключительно ради вас прощу, Елена Никаноровна.

Е л е н а  Н и к а н о р о в н а. Спасибо тебе. (Уходит.)

Он спокойно, недолго смотрит ей вслед и уходит.

Ш е с т е р н и к о в (встает с табурета, заканчивая). События по тихим меркам Давши следовали в эти дни слишком быстро. Через день после драки состоялся семейный праздник, и Павел от нас уехал. Затем во второй декаде октября у нее начались сильные головокружения и длились до Ноябрьских праздников. Снова ежедневно посещала источник. Затем наступили недолгая тишина, строительство фундамента для движка и начало любви. При этом, что бы там ни говорили давшинцы, свидетельствую без удивления: отношения Савелия и его жены в эти дни достигли самого высокого пика нежности и привязанности за всю их историю.