Веранда в лесу - [143]
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а. Да, такой осени не помню. Лес багряный, падают листья, а тепло, словно бабье лето.
К о р о в и н (подняв палец). Предзнаменование! Доброе!
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а (улыбается). Слышишь, Катя?
К о р о в и н. Ну, целуйтесь-ка по сему поводу! Нынче уж не принято кричать «горько», молодые стесняются. Поэтому по-простецки предлагаю: целуйтесь! Ну! Не манкируйте!
Подобрав платье, Катя бежит, останавливается перед неловким и сияющим Морягиным. Поднявшись на цыпочки, по-детски смело и открыто целует его.
(От всего сердца.) Молодец! Какие женщины живут в этом доме! Эти субботы и воскресенья у вас здоровья мне прибавляют! Сыновья мои разлетелись. Старый вдовец, кому я нужен, вот отчего мне радостно и уютно в вашей семье.
К а т я (простодушно). У нас раньше всегда было весело! Дни рождения, окончание учебы, мамина диссертация… Колина телеграмма настроение испортила. Сессия у него. Странная сессия… Раньше у нас всегда стихи, викторины…
На ступеньках тихо появляется Л и д а.
Лида однажды рассказала, как ей кабаны на лугу встретились и как расправилась с ними… Очень смешная импровизация!
Ч е р в о н и щ е н к о. Расскажите, Лидия Евгеньевна.
Л и д а. Не буду, Иван Степаныч, неинтересно.
Ч е р в о н и щ е н к о. А если вас очень попросим?
Л и д а (негромко, сердито). Не буду. (Отходит.)
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а. Тогда я стихи прочту. «Лирика фенолога, или Весна на Башкызылсайском участке». Так это называется… (Читает.)
(Улыбаясь.) И что-то еще там про облака… Так, Лида?
Л и д а (поражена). Как ты помнишь!
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а. Эти стихи Лида написала двадцатого апреля в горно-лесном заповеднике Узбекской ССР одиннадцать лет назад. В этот день ей исполнилось семнадцать лет.
Л и д а. Ты убила меня, Света. Ну, просто убила. Зареву сейчас. (Отворачивается, смотрит куда-то вверх.)
К о р о в и н. Виноват, кеклики — это кто? Насекомые или собаки?
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а. Очень веселые птицы, это горные куропатки. Их пытались разводить, но кеклики в неволе болеют туберкулезом.
К о р о в и н. Ну, как люди совсем.
С в е т л а н а Н и к о л а е в н а. Да, как люди. А на воле, видно, знают какое-то растение, которое их спасает. Так, возможно, и с нашими глухарями.
К а т я. Ничего! Ничего! Посмотрим. Мне сейчас кажется, это самая загадочная птица. Гнезда глухарка устраивает на земле, в светлых борах. Как рискует! Ведь именно в эти места чаще идет человек и зверь. Что находит она, перепуганная, вернувшись в гнездо? Скорлупки! Я когда-нибудь соберу вас всех и сделаю доклад, интересные вещи услышите. Сколько раз описан глухариный ток! Какой это странный ритуал… Недавно перечитала Куприна, хорошо, но есть ошибки. Вы спрашивали, Иван Степаныч: каковы надежды? Я сказала — не знаю. Отвечу точнее. Чему-то мы научились на ферме, но мало, мало! Этому надо посвятить всю жизнь. Вот вам и ответ. Всю жизнь.
Ч е р в о н и щ е н к о. Долго, Катенька. Жизни жалко.
К а т я. Если спасем, не жалко. При папе был сотрудник Баландин. Всегда одно твердил. Только зная, как развивалось и развивается все живое без участия человека, можно понять, что было разрушено в природных связях и отчего изменения в среде. Всегда одно и то же твердил: «Мы, заповедник, есть резерват и эталон природы. Мы генетический сейф земли, закрытый ради будущего на тысячи замков». Так он и твердил бесконечно с постным лицом, а глаза смеялись. И все хихикали, потому что все слова и призывы, а дело делается иначе.
Л и д а. Хорошо, что хоть слова помним.
К а т я. Да, Лида.
Л и д а. Ищем следы развития природы, а находим всюду следы развития цивилизации.
К а т я. Да, Лида. И все же мы немножко снобы. И ты, и мама, и я. Как я плакала год назад! Нас оскорбило всех это слово д и ч е р а з в е д е н и е. Нам сказали: в стране зарегистрировано два миллиона охотников, в Америке — пятнадцать. Надо научиться разводить дичь и выпускать в леса. Нас оскорбляла сама цель: удовлетворение охотничьих инстинктов. Стыдно это в заповеднике, кощунственно, согласна! Но что-то же надо делать! Хоть что-то! Ну, хоть что-то, Лидуша! Ты молчишь, улыбаешься, ты человек крайностей. На Ближнем Востоке, все время пишут, война, так вот ты такая же, как там, экстремистка.
К о р о в и н. Сколько, говорите, охотников в Америке?
К а т я. Пятнадцать миллионов. У нас два.
К о р о в и н. Слава богу, по охотникам мы отстали!
Л и д а. Что примолкли, Владимир Михайлович?
П а х о м о в. Как и ваш отец, я в принципе высоко ценю университетское образование. Бесспорно, образование есть инструмент, но это и нечто большее. Чувствую, опять говорю книжно… Когда в самой постановке образования нет прямого утилитаризма, когда знание становится духовной потребностью, вот тогда и возникают широкие взгляды на явления, забота об устройстве общества, о спасении природы и так далее…