Веранда в лесу - [140]

Аня садится в качалку, качается.

За стол! За стол! Что ж вы, Аня?

А н я. Не предупреждали, я поела, качаться буду. А за стол пойду — напьюсь. Нет, не хочу!

С в е т л а н а  Н и к о л а е в н а. Ну, не знаю… (Отходит.)

А н я. Солнышко вышло.

М о р я г и н. Да. Сейчас пчела полетит.

А н я. Почему о пчелах вспомнили, Василий Гаврилыч?

М о р я г и н. Да так… Отец пасеку держал. После его смерти у меня времени не было, а недавно поставил три улья. Пчелу волнует малейший свет! Свет — это работа. Но глядите, как мощно тепло пошло! Как жарит сразу!

Все уже к столу ушли. Подходит Пахомов.

Как солнце жарит! Опять сушь. Через час полетит пух осины. Странное лето! Непонятное. Будут пожары. (Идет к столу.)

А н я (негромко). Пусть все сгорит.

П а х о м о в. Пойдем посидим.

А н я (спокойно). Они думают, это катастрофа. Пожар — это благодеяние для земли. На выжженной земле растет все молодое, новое. Объясни пойди: в науке это называется сменой или сукцессией экосистем.

П а х о м о в. Иди, закуси немного.

А н я. Я потом. Пойди туда, пожалуйста, пойди! (Отходит от него, садится в стороне, тихо.) Пожар — это жизнь. Пожары были и до человека, бушевали по всей земле. Природа не погибла. Не могла погибнуть. Это огромное количество медленно разрушающейся древесины, которую тупо охраняют, сразу превратится в прекрасный пепел, в прекрасную золу. На удобренной земле в изобилии появятся молодые деревья. Пойди, скажи им. (Молчит.) Лес на пожарищах — это не тот, что сгорел. Лучше. В тысячу раз! (Тихо.) Да уйди ты, христа ради, Володя. Ты же знаешь, я боюсь новых людей. Ведь это же неудобно… Уйди, не паси меня!

П а х о м о в  уходит. Аня качается. Подходит  М о р я г и н.

Вас Пахомов прислал?

М о р я г и н (признается смущенно). Да.

А н я (улыбаясь). Какие у вас синие глаза! Борода вас ничуть не старит. Непостижимо, еще и краснеть умеете! Вы молчаливый от застенчивости?

М о р я г и н. Я не стремлюсь привлекать к себе внимание.

А н я (смеется). Почему?

М о р я г и н. Во мне нет честолюбия. Слава и всеобщее внимание должны приходить к людям исключительным. Однако нередко приходят к заурядным.

А н я. Абсолютно согласна!

М о р я г и н. Люди сами стремятся к вниманию, а после трудно. Надо славу подтверждать, жизнь получается неестественная, болезненная. Вообще, лучше скромней держаться. Я поздно кончил институт. Жизнь вышла нелегкая. Сначала заочно техникум, армию отслужил, потом институт заочно.

А н я (с искренним пониманием). Заочно — трудно.

М о р я г и н. Да. Нужно много читать, и каждый день служба. Сейчас мне тридцать шесть. У меня высшее образование. Прошел все ступени от лесника до главного лесничего. (Улыбается.) Я три ружья отобрал. Однажды вышел, а шел без всего, гляжу, он пробирается в кустах, оружие на изготовку. Я тихо прыгнул сбоку и винтовку вырвал. Руки у меня стальные. (Показывает с неловкой улыбкой.) Вот… Капканы! Лет пять назад один тут промышлял… По осени со снегом ставил петли на коз, но честный был браконьер. Я его поймал, предупредил, он сказал: больше не буду. И не было! В те годы я еще в лесхозе служил.

Приходит  Л и д а.

Л и д а. Василий Гаврилыч, вас туда зовут.

М о р я г и н. Хорошо. Спасибо. (Уходит.)

А н я. Мне кажется, всем, буквально всем новым людям говорят, что со мной надо держаться поосторожнее. Я это все время чувствую. А как мне себя вести при этом, никто не говорит. (Сквозь слезы.) Знаю, что психопатка, но если б вы все поменьше обращали внимания и не считали больной…

Л и д а. Я не считаю. Здоровая баба. Распустилась.

А н я. Это верно. Нервы ни к черту. Пахомову тяжело. Он раньше любил меня. Теперь жалеет.

Идут  К а т я  и  К о л я. Он бос, в халате, с простыней.

(Улыбнувшись сразу.) Куда ж ты в таком виде, милый?

К о л я. В баню. Здравствуйте.

А н я. Здорово!

К а т я (виновато). Мы там разговаривали…

Л и д а. Потом расскажешь. Иди к гостям, Катя.

К а т я. Не злись, он траву не нашел. (Идет к столу.)

Л и д а. Что же ты делал почти пять суток?

К о л я. Искал.

Л и д а. Довел всех бог знает до чего.

К о л я. Искал. Если есть основания злиться, то, согласись, у меня. (Тихо, достойно рассказывает.) Травку я осенью заметил лишь потому, что ею зарос весь склон и нигде ничего похожего. Пришел. Ну, пришел… На склоне совсем другая трава, обычная. А той нет! (Молчит.)

Приходит  П а х о м о в. Стоит у барьера, слушает.

Видела мои брюки? На коленях дыры. Ползал. Я принципиально должен был найти. Мистика! Двое суток от темна до темна. На третьи — искал по берегам. Трава исчезла.

Л и д а (Пахомову). Не ваши ли инопланетяне орудуют?

А н я. Почтим, родненькие, память травки минутой молчания. Да вы молчать не станете! Исчезла еще одна. В ней, может, и заключалось спасение человечества. Состава ее уже не узнаем. И причины исчезновения внезапного, возможно, ужасной причины, тихо подступившей к земле, мы тоже, по-видимому, не поймем вовремя. Я вполне созрела пойти к столу, Володя. (Идет, останавливается. Разъясняет профессионально, негромко.) Одна из распространеннейших трав — сон-трава — в Московской области объявлена реликтом. Колокольчик персиколистный, ночная фиалка и белая кувшинка уже объявлены в средней полосе охраняемыми видами.