Веранда в лесу - [130]

Г о р ч а к о в а. Как мы все похожи, Сергей! (Не сразу.) Я недавно подумала: лучшее, что было в моей жизни, осталось в Матаранке… И не повторится!

С т а р о с е л ь с к и й. Там было хорошо…

Г о р ч а к о в а. Может, это была жизнь молодых здоровых зверей… Не знаю… Ничего не надо было решать. Двадцать два мне было, когда я сошла по трапу и увидела тебя… Я тогда вообще ни о чем не думала. О чем думать? Все впереди. Это, наверно, самое лукавое, самое приятное и безответственное занятие — думать о том, что впереди, и не думать о том, что с нами происходит сейчас… И все было в первый раз! Первый раз спирту выпила, первый раз строганинка… Первый раз в Уан-порт полетела. На Медвежьем северное сияние увидела. В аэропорту сутками дохла. Все время говорят, ВПП — временное повреждение пути. Потом ВПУ — временные погодные условия. Всю жизнь я потом летала, и всегда какие-нибудь условия. От командировок этих усохла, ревела, а сейчас знаю — лучше той жизни не было… (Воспоминания словно утешают ее, смотрит на него, улыбаясь грустно. Спрашивает негромко, почти ласково.) Ты где в марте был?

С т а р о с е л ь с к и й (не поднимая головы). В столице.

Г о р ч а к о в а. Так и думала почему-то… А в апреле?

С т а р о с е л ь с к и й. В санатории. (Недоверчиво.) Звонила?

Г о р ч а к о в а. Нет, в марте уже не звонила. Научилась не звонить. Наши разговоры были прекрасны. Ты говорил «да», «нет» и молчал… До-олго. Слышал — и плачу, и молчал. И тебе хотелось положить трубку? Верно?

С т а р о с е л ь с к и й. Верно.

Г о р ч а к о в а (улыбаясь тепло). Но ты жалел меня, и у тебя не хватало сил прервать разговор. Да?

С т а р о с е л ь с к и й. Я не понимал, о чем еще говорить…

Г о р ч а к о в а. Думаешь, я понимала?

С т а р о с е л ь с к и й. Как ты сейчас живешь?

Г о р ч а к о в а (просто. Это всего лишь констатация). Плохо, Сергей. Еще хуже, чем раньше. Все субботы и воскресенья Игорь раньше проводил в тундре. Теперь сидит дома. Из-за меня. Считает, что часто оставлял одну, и в этом, думает он, все беды… И когда мы дома… Это самые страшные дни, когда нет работы. Если бы не дети… Дети что-то амортизируют. У нас появляются общие заботы.

С т а р о с е л ь с к и й (встал. Взгляд, каким он смотрит на нее, совершенно больной). Ты сказала, он обещал все забыть…

Пауза.

Г о р ч а к о в а (тихо). Он не виноват, Сергей. Он не может. Я его ненавижу, и мне его жалко. Ты не представляешь, как прошедшие годы давят, как они спрессованы… Как долго мы жили рядом… Он мой брат. Печень у него плохая. Глотает аллохол, когда больно, кое-что на пару готовлю, но основательно не лечится. (С неожиданно прорвавшейся силой.) Дураки мы были, вот что скажу! Самые настоящие дураки! Не надо было никаких решительных шагов… Пусть бы шло как шло, если иначе не умеем! Разве ты никогда так не думал?

С т а р о с е л ь с к и й (неожиданно признается). Думал.

Г о р ч а к о в а. Я понимаю, ты уже не мог иначе, но… Не надо было ультиматумов, Сергей. Только из-за этого нам и пришлось расстаться. Пусть бы тянулось… Может, я дрянь, но разве это не было счастьем? Разве не права я?

С т а р о с е л ь с к и й (признается просто). Права.

Г о р ч а к о в а. Тебе год понадобился, чтобы понять это. Теперь, возможно, ты понял, что вся моя осторожность, так оскорблявшая тебя, вся моя хитрость — это совсем не хитрость… Это была какая-то гнетущая убежденность, что иначе вообще ничего не будет. Мы не сможем иначе, потому что нас съедают сомнения людей уже немолодых… Пусть мы подлые или, наоборот, очень совестливые, пусть мы ограниченные или до крови, до идиотизма преданные определенному порядку — считай как хочешь, — но неужели же мы не имели права на счастье? Какая мне в конце концов разница, краденое оно или нет? Если б я не знала тебя, я бы тебе сказала: давай начнем все сначала.

С т а р о с е л ь с к и й (словно ни на секунду не веря, что все сказанное — правда). Неужели это серьезно, Лида?

Г о р ч а к о в а. Да! Если б я не знала тебя… Да! Не смотри на меня так. Знаю, что хочешь сказать… Сейчас ты мне снова скажешь: уходи от него. И я еще раз тебе отвечу — нет!

С т а р о с е л ь с к и й (глухо). Потому что он «брат»?

Г о р ч а к о в а. Так и подумала, что запомнишь это слово… Нет! Не потому! Неужели не видишь, волосы подкрашиваю?

С т а р о с е л ь с к и й. Не вижу.

Г о р ч а к о в а. Пока не видишь. Пока! Когда бабе за сорок, любая отвага смешна! На детей смотрю — и… (Помотав головой, вдруг.) Нет! И это не правда. Не главная!

С т а р о с е л ь с к и й. А что есть главная?

Г о р ч а к о в а (со слезами). Ты! Да, Сергей, ты! Ты такой же слабый, как я…

С т а р о с е л ь с к и й (тихо очень, предостерегающе). Лида.

Она смотрит на него, по щекам ее текут слезы.

Сейчас Игорь вернется.

Г о р ч а к о в а. Вот уж плевать! (Пауза.) Был момент два года назад… Я твердо сказала: да! Я только маленькое условие поставила: только уедем! Очень маленькое, Сергей…

С т а р о с е л ь с к и й (грустно). Не очень маленькое…

Г о р ч а к о в а. Да, конечно… Но тогда я так думала. Потом поняла. Я тебе сказала: здесь не смогу, подохну, не вынесу… Куда хочешь — на Камчатку, в Коми, в Магадан… Устроимся где-нибудь… И ты ответил… Помню ту фразу… Как будто впервые у меня тогда открылись глаза.