Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины - [59]

Излагать дальше эклектическое построение Шеллинга нет никакой охоты. Его философия пленила многих современников лишь отходом от солипсизма да звучным наукообразным вариантом немецкого языка. Но обаяние шеллингианства быстро испарилось, и, казалось, немецкая классическая философия начала сходить со сцены. И сошла бы, если бы не Гегель.

Беседа двадцатая Гегельянство и марксизм

Прежде чем продолжить разговор о немецкой классической философии, вспомним, для чего она, собственно, создавалась, в чём было её историческое предназначение. Оно заключалось в метафизическом оправдании протестантизма. Надо ясно отдавать себе отчёт и постоянно помнить о том, что эта философия является в той же мере конфессиональной, что и теология Фомы Аквинского, и к бескорыстному исканию вечной истины имеет косвенное отношение. Но почему же тогда её назвали «классической» – ведь это слово подразумевает, что мы имеем дело с неким образцом, имеющим универсальное значение? А давайте зададим другой вопрос: кто назвал так эту философию? Понятно, что не китайцы и не арабы, а европейцы, то есть представители западной – протестантской и постпротестантской цивилизации, которая отличалась крайней самоуверенностью и самовлюблённостью и возомнила себя единственной истинной цивилизацией, считая все остальные «дикими», «недоразвитыми» или «первобытными». Она не признавала никаких других игроков на исторической арене и по меткому выражению Тойнби «припёрла всех к стенке». Поэтому, как она навязала всему миру через ООН своё, конфессиональное представление о «правах человека и гражданина», так навязала (через ООН???) ему и своё чисто протестантское понятие о том, какой должна быть философия, объявив «классической» собственную философию.

Но коль скоро немецкая философия твердо стояла на страже интересов протестантской цивилизации, то в случае, если эти интересы по каким-то причинам начинали меняться, соответственно этому должна была меняться и философия, оставаясь при этом, разумеется, «классической». А интересы протестантизма на рубеже XVIII и XIX веков начали существенно меняться.

Как мы уже говорили, до определённого момента протестантизм выступал как сила разрушительная, ибо ему необходимо было взорвать монолит католицизма, поэтому его идеология повсюду была сектантской, разъединительной. Но после Тридцати летней войны для Франции, где начался процесс возникновения единого национального государства, установка на разъединение сделалась нежелательной и крайний индивидуализм перестал поощряться. После другой общеевропейской войны, а именно – Семилетней (1756–1763), такой же переломный момент наступил для Германии.

Немцы последними из великих европейских наций вступили на путь политического объединения, но тем непреклоннее была их воля к этому запоздалому и потому особенно желанному объединению. Раздроблённость на мелкие княжества была у них следствием распада в XIII веке Священной Римской империи германской нации (Первого рейха по терминологии Гитлера) и сопровождавших его смут. В 1274 году курфюрсты и архиепископы, желая иметь хотя бы фиктивную верховую власть, избрали императором Рудольфа I, графа Габсбургского, который сделал наследственным достоянием императорского дома Австрию. Однако северные немецкие княжества оставались совершенно независимыми. Тридцатилетняя война вконец разорила Германию, но Вестфальский мир 1648 года создал условия для её постепенного хозяйственного и культурного подъёма. Императорская власть к этому времени стала совсем призрачной – она распространялась фактически только на австрийские владения. На севере же начала усиливаться Пруссия, которой было суждено сыграть в деле объединения Германии ту же роль, которую для объединения русских уделов сыграло в своё время Московское княжество. Для устранения этого конкурента императрица Мария-Терезия и начала Семилетнюю войну с Пруссией. На сторону Пруссии встала Англия, на сторону Австрии – Франция, Россия, Швеция и Саксония. Хотя война, на которой с обеих сторон было убито 500 тысяч человек, не изменила территориальных границ Пруссии, устоявший против мощной коалиции король Фридрих II (Гогенцоллерн) высоко поднял её престиж и стал именоваться Фридрихом Великим, а Пруссия вошла в число великих европейских держав, и процесс объединения вокруг неё немецких земель стал необратимым. И хотя единая Германская империя образовалась только в 1871 году (Второй рейх Вильгельма I и Вильгельма II Гогенцоллернов), немцы уже в начале XIX века предвкушали национальное единство в своих мечтах. Поэтому философия Фихте и Шеллинга, в которой только и слышишь произносимое с пафосом «я», «я», «я», оказывалась уже не соответствующей социальному заказу. Отменять индивидуализм было, конечно, нельзя – хотя бы потому, что на нём держалось всё более укреплявшееся капиталистическое хозяйствование, – но нация желала теперь и метафизического осмысления той силы, которая называется «Мы». Возвышать отдельного человека надо было по-прежнему, но наряду с этим требовалось возвеличивать и всю протестантскую цивилизацию в целом, поскольку она уверенно шла к своему новому этапу – к своему существованию в рамках мощного единого немецкого государства. Этот новый социально-политический заказ блестяще выполнил философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831).