Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины - [49]
Беркли никак не отвечает на этот вопрос, потому что он его не ставит. Вернувшись к подлинно философским проблемам, поднятым элеатами, он продвинулся в своём решении дальше их, но окончательного решения всё же не нашёл и найти при всей своей гениальности в то время не мог. Чтобы добраться до этого решения, человеческой мысли нужно было пройти ещё большой путь в направлении, намеченном элеатами и Джорджем Беркли. Но и этого было недостаточно. Получить полное представление о соотношении субъекта и объекта можно было только с учётом соответствующего материала, полученного фундаментальными науками лишь в первой половине XX столетия.
Поскольку сочинения Беркли представляют собой философию самой высокой пробы, естественно задать вопрос, как они повлияли на дальнейшее развитие человеческой мысли. Ответить на него очень трудно, поскольку трудно сказать, что такое «влияние» и как оно распространяется. Проще всего оно обнаруживается в прямом цитировании. Ну а если мы видим принципиальное сходство точек зрения у какого-то автора с более ранним автором, но не встречаем ни одной ссылки на последнего, можем ли мы утверждать только на основании отсутствия ссылок, что влияния в данном случае не было? Разумеется, не можем. Если человек напряжённо думает над какой-то проблемой, считая её решение главной целью своей жизни, то ему может быть достаточно самой коротенькой подсказки, чтобы всё сразу стало на свои места и направление исследований полностью определилось. А такая подсказка может прийти самыми разными путями и не непосредственно от первоисточника, а через кого-то другого. Будет ли это «влиянием»? Зигмунд Фрейд признался, что решающее значение для выбора им темы своих исследований имела фраза, услышанная им в молодости от знаменитого врача Шарко (изобретателя лечебного душа): «Ищите во всём сексуальное начало». Эти слова стали катализатором, вызвавшим реакцию соединения в стройную концепцию тех накопившихся в нём идей, которые до этого были разрозненны. Получается, что если бы не Шарко, то не было бы и Фрейда как автора теории «сублимации». Тем не менее было бы смешно, если бы он в своих научных трудах сделал ссылку на устное высказывание Шарко, брошенное не то в шутку, не то всерьёз. Сочинения Беркли напоминали, в чём состоит основной вопрос философии, и в этом состояла та решающая подсказка, которую не мог не уловить чуткий читатель, а читателями этих сочинений были все интеллектуалы следующего поколения, так что «влияния», хотя бы на тематику, просто не могло не быть. Впрочем, у него был и прямой последователь, почти ученик – тоже англичанин, всего на 26 лет моложе его, заставший его в полном здравии, – Давид Юм (1711–1776). К сожалению, «ученики» великих бывают похожими на них как котята на льва – видимо, на них «природа отдыхает». Хватаясь за поразившую их мысль своего учителя, они приспосабливают её к своему куда более скромному разумению, в результате чего получается упрощение, а иногда и карикатура. Так было с учеником Парменида Платоном, с учеником Лейбница Вольфом и с учениками Владимира Соловьёва, философами Серебряного века, которые довели до абсурда его «софиологию». То же можно сказать и о Давиде Юме.
Юму очень понравилась мысль Беркли о том, что непосредственно нам даны только наши ощущения, а о внешнем мире мы вправе судить только предположительно. Остальное содержание берклианства его не заинтересовало. Раз реальны только ощущения, рассудил дальше Юм, значит, их и надо сделать объектами нашего изучения, относясь к ним не просто как к первичным, а как к единственным данностям, раз и навсегда забыв о такой незаконной философской категории, как «внешний мир». Этот полный отказ от использования с какой бы то ни было целью понятия объективного бытия и ограничение предмета обсуждения исключительно элементами внутреннего мира – совсем не то, что мы находим у Беркли, постоянно говорящего о «вещах» с их, пусть условным, существованием и о Боге как несомненной внешней относительно нас реальности. Здесь, как и в случае софиологии Владимира Соловьёва, глубокая и тонкая мысль Беркли вырывается из контекста и доводится до нелепости. Ограничив рамки своего анализа, как он сам говорит, «эмоциями, аффектами и ощущениями», Юм лишает себя возможности опираться хоть на какую-то онтологию и вступает на зыбкую почву чисто психологической рефлексии, пытаясь как-то классифицировать и систематизировать содержание души. Но поскольку без онтологической составляющей не может быть никакой философии, рассуждения Юма оказываются столь же бесплодными, как и рассуждения Локка. Он сам в конечном счёте убеждается в этом, закономерно приходя к скептицизму и агностицизму.
