Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины - [48]
Так, в XVII веке, когда давно открыт и активно заселяется Новый Свет, когда вообще всё вокруг новое, а древнее прошло, неожиданно пахнуло великой метафизикой Древней Греции и, казалось, сданной уже в архив мудростью полулегендарных элеатов. Вспомним Парменида: СУЩЕСТВУЕТ ТОЛЬКО ТО, ЧТО МОЖНО ПОЗНАТЬ. Ведь у Беркли то же самое! Как и почему католическая цивилизация на самом своём излёте, уже побеждённая «новейшей тварью» и обречённая на угасание, породила такого мыслителя? После пережёвывания схоластической теологии Аристотеля, после бесплодных диспутов об универсалиях, после заказной философии Фомы Аквинского, имеющей единственной целью оправдать господство Церкви над всем миром, Беркли возвращается к почти забытым истокам европейской философии! Может быть, это просто проявление начитанности английского епископа?
Нет, весь дух работ Беркли, вся их логика свидетельствуют о его несомненной самостоятельности. До той идеи, которая озарила когда-то ум Парменида, Беркли дошёл своим собственным умом и развил эту идею. И, может быть, причиной того, что интеллект этого католика сумел переоткрыть тончайшую метафизическую идею двухтысячелетней давности, как раз и было окончательное поражение папизма: клирикам стало уже не нужно поддерживать дискредитированную идеологию Святого престола и их сознание освободилось для честных поисков истины.
Беркли не просто повторил Парменида, а пошёл дальше – по крайней мере, дальше того Парменида, какой известен нам по пересказу Платона, который наверняка воспроизводил не все мысли своего предшественника, а только те, которые ему нравились.
Перед каждым человеком, который логическим путём приходит к осознанию того факта, что о внешнем мире можно говорить только предположительно (ибо мы всегда имеем дело не с ним, а только со своими ощущениями, преподносящими нам не сам мир, а его образ или представление о нём), моментально встаёт проблема, которую надо как-то решать. Если мир есть то, что мы воспринимаем, то когда мы его не воспринимаем, он перестаёт существовать. Пока я смотрю на Парфенон, он есть, но, как только я от него отворачиваюсь, он исчезает. Это как-то странно. Вот я поглядел на Парфенон, потом уехал в Москву и больше на него не смотрю – значит, его уже нет? Беркли этого не утверждает, ведь он сказал «мы даём жизнь вещам», а не «я даю жизнь вещам», чем избежал солипсизма – той точки зрения, что существую только я, а всё остальное мне только кажется. Я не смотрю на Парфенон, но вместо меня на него смотрит сейчас кто-то другой – ведь на Акрополе всегда толпа туристов, и кто-нибудь из них даёт Парфенону жизнь. Ну а если всё же наступит такой момент (например, ночью), когда на него никто не смотрит, что же, тогда он и вправду исчезает?
Тут возникает и ещё одна проблема, которую Беркли не то не заметил, не то сознательно обошёл. Да, если я не даю жизни Парфенону своим созерцанием, то её дают ему своим созерцанием другие люди. Но существуют ли эти другие люди, когда их самих никто не созерцает? Эта проблема решается очень просто: каждый человек чувствует, воспринимает и созерцает самого себя и этим сам даёт себе жизнь. Но проблема с Парфеноном остаётся, поскольку он сам себя созерцать и ощущать не способен. И Беркли решает её исчерпывающим образом, продвинувшись тем самым дальше элеатов. Когда Парфенон или любой другой неодушевлённый объект никто из людей не видит, его видит Бог, тем самым давая ему существование. А поскольку Бог является вездесущим и всевидящим, ничто из мира не исчезает, независимо от того, присутствуют ли в нём люди со своим восприятием или их вообще нет. Допустив существование универсальной всевидящей инстанции, Беркли логически узаконил парменидовское Другое, которое у элеатов оставалось не совсем ясным: они определяли его как «Многое, схваченное всё вместе единым взором», но не указывали, чей это взор, – не человека же!
Так, развивая своё учение, Беркли переходит сначала от субъективного идеализма к объективному идеализму, а потом от философии к богословию. Как же решается у него в конечном счёте вопрос о существовании внешнего мира? Окончательный вывод таков: он всё-таки существует независимо от нашего восприятия, но существует не сам по себе, не субстанционально, а в сознании Бога. Хотя Беркли приходит к этому утверждению чисто логическим путём, отталкиваясь от солипсизма и постепенно его преодолевая, оно находит подтверждение в Священном Писании, то есть в Откровении, ибо там Бог выступает не только Творцом, но и
