Вера - [55]

– Вы много путешествовали? – спросила она, все еще не в состоянии оторвать взгляд от картины.

– Она отказывалась.

– Отказывалась? – переспросила Люси, оборачиваясь.

Она в недоумении смотрела на него. Со стороны Веры это было не только немилосердно, но… Да, это требовало огромных усилий! Чтобы отказать Эверарду в том, чего он хотел, надо было обладать невероятной стойкостью, превосходящей силы любой, даже самой крепкой духом жены. На Рождество она уже испытала на себе, что это значит – отказать Эверарду, а ведь они тогда еще не жили вместе и по ночам она была предоставлена самой себе и могла восстановить силы, но даже этого маленького опыта ей хватило, чтобы впредь сразу же соглашаться со всеми его пожеланиями, и именно из-за этой истории с Рождеством она стояла сейчас здесь, в этой комнате, как его жена, вместо того, чтобы, как они с тетей Дот намеревались, подождать полгода.

– А почему она отказывалась? – недоумевая, спросила она.

Уимисс ответил не сразу. А потом сказал:

– Я собирался было сказать, что тебе стоило бы спросить у нее, но ты ведь не можешь, не так ли?

Люси смотрела на него в упор.

– Да, – сказала она. – Мне все время кажется, что она где-то рядом. Эта комната полна…

– Хватит, Люси, я этого не потерплю. Иди сюда.

Он протянул руку, и она послушно ее взяла.

Он притянул ее к себе, взъерошил ей волосы. Он снова был в хорошем расположении. Судя по всему, стычки со слугами его воодушевляли.

– Ну кто тут моя маленькая девочка-пупсик? Кто моя маленькая девочка-пупсик? Быстренько скажи… – и он, подхватив ее за талию, принялся подкидывать ее вверх-вниз.

Честертон с чайным подносом появилась как раз в тот миг, когда Люси взмыла вверх.

XXIV

Здесь не было чайного столика. Честертон, держа на вытянутых руках тяжелый поднос, огляделась. Совершенно очевидно, что чай обычно сюда не подавали.

– Поставьте к окну, – сказал Уимисс, кивнув в сторону письменного стола.

– О… – начала было Люси и умолкла.

– Что такое? – спросил Уимисс.

– Там, наверное, сквозит?

– Чепуха. Сквозит! Ты что, полагаешь, я позволю, чтобы в моем доме из окон сквозило?

Честертон, пристроив поднос на край стола, придерживала его одной рукой, а второй отодвигала то, что на нем лежало, освобождая место. Отодвигать особенно было нечего, кроме стопки писчей бумаги, той самой, которая накануне разлетелась по всей комнате, пары ржавых перьевых ручек и нескольких карандашей с изжеванными, как у утомленных уроками школьников, концами, явно пересохшей чернильницы и книги в серой обложке, на которой черными буквами было вытиснено «Домашние счета».

Уимисс наблюдал, как горничная расставляла посуду.

– Осторожно, я сказал, осторожно! – рявкнул он, когда у нее в руках задребезжала о блюдце чашка.

Честертон, которая и так была осторожна, удвоила усилия, а поскольку le trop всегда l’ennemi du bien[19], к несчастью, зацепила манжетой тарелку с хлебом и маслом. Тарелка накренилась, хлеб с маслом заскользили, и только благодаря богатому опыту она смогла подхватить тарелку, так, что та не разбилась, но бутерброды шлепнулись на пол.

– Ну вот, посмотрите, что вы наделали! – вскричал Уимисс. – Разве я не просил быть осторожнее? Я что, – он повернулся к Люси, – не просил ее быть осторожнее?

Честертон, стоя на коленях, подбирала бутерброды, которые – как всегда, как она знала по опыту, – упали маслом вниз.

– Принесите тряпку, – сказал Уимисс.

– Да, сэр.

– И сделайте новые бутерброды. Из-за вашей неуклюжести и неосторожности сегодня пропали две тарелки бутербродов. Стоимость будет вычтена… Люси, ты куда?

– За носовым платком. Мне нужен платок. Эверард, я не могу постоянно пользоваться твоим.

– Никуда ты не пойдешь. Лиззи принесет тебе платок. Вернись сейчас же. Я не потерплю, чтобы ты постоянно бегала туда-сюда! Никогда еще не встречал никого такого беспокойного. Позвони и прикажи Лиззи принести тебе платок. За что, интересно, я ей плачу?

А затем вернулся к Честертон, закончив словами:

– Стоимость будет вычтена из вашего жалованья. Это послужит вам уроком.

Честертон, давно привыкшая к такому и давно договорившаяся с кухаркой, что штрафы они будут компенсировать приписками к счетам от мясника, сказала:

– Да, сэр.

И ушла, точнее сказать, исчезла, потому что простым и незатейливым «ушла» вряд ли возможно описать то бесшумное действо по открыванию и закрыванию дверей, которым отличалась Честертон, и когда Лиззи тоже ушла, принеся носовой платок, за которым ее посылали, Люси предположила, что они наконец-то приступят к чаю и ей придется сесть у того самого окна.

Стол стоял под прямым углом к окну, так что между сидящим за ним и огромной стеклянной панелью, которая доходила почти до самого пола, ничего не было. А каменные плиты, которыми была выложена терраса, были постоянно перед глазами. Она подумала, как ужасно, как чудовищно сидеть здесь и пить чай, да еще в первый день, когда у нее не было возможности ни к чему привыкнуть и приспособиться. Такая безучастность Эверарда была либо удивительной – и она уже находила этому благородные объяснения, – либо проявлением такого невероятного бессердечия, которому она не смогла бы придумать никаких объяснений, более того, она не смела о таком и помыслить. И снова решила, что это – простейший и потому лучший способ справиться с ситуацией. Взять быка за рога, вот что это такое. Или выдернуть крапиву голыми руками. Очистить воздух. Она чувствовала, что эти метафоры были какими-то не такими, но в этот день все было каким-то не таким. В этих метафорах отражалась та душевная смута, которую вызвали чрезмерно четкие высказывания Уимисса.