Вера - [41]

Но в следующее мгновение она подумала, что он прав, это единственный способ все преодолеть. Совершенная простота – вот единственный способ справиться с ситуацией, ей же самой было очень далеко до такой простоты, потому что она вся съежилась, она была не в силах смотреть, ей хотелось спрятаться, зарыться куда-нибудь – о, он такой чудесный, а она такая глупая!

Она еще теснее прижалась к нему, потянулась к нему лицом, закрыла глаза, потому что не могла смотреть на этот несчастный сад и на смертоносные плиты.

– В чем дело, моя маленькая любовь? – спросил Уимисс.

– Поцелуй меня, – попросила она, и он засмеялся и поцеловал ее, но торопливо, потому что хотел, чтобы она продолжила наслаждаться видом.

Однако она все стояла с поднятым лицом и закрытыми глазами.

– Поцелуй мои глаза, – прошептала она. – Они так утомились…

Он снова засмеялся, но уже с легким раздражением, и поцеловал ее закрытые глаза, а потом, внезапно пораженный видом ее личика – в свете из большого окна четко вырисовывались его изящные черты, его восхитительная нежность, черты лица Люси, его собственной женушки, – он поцеловал ее по-настоящему, так, как ей нравилось, когда ее целиком поглощала его любовь.

– Я так люблю тебя, так люблю, – прошептала Люси, прижимаясь к нему, и дала себе обет быть разумной, здоровой, поклялась в несокрушимой будущей простоте.

– Разве это не счастье? – спросил он, в перерыве между поцелуями разглядывая лицо, которое теперь было скорее его лицом, чем ее лицом.

Ну конечно, потому что теперь оно принадлежало ему. Она же никогда не видела его, кроме как когда специально не смотрелась в зеркало, а он видел его постоянно, она имела какие-то обязанности по отношению к лицу, а вот он – бери выше – мог им наслаждаться. Она его мыла, а он его целовал. И целовал когда хотел и сколько хотел. «Ну разве это не чудесно – быть женатыми?» – осведомился он, глядя на то, что навсегда стало его собственностью.

– О, чудесно! – пробормотала Люси и, открыв глаза, заглянула в глаза ему.

Ее лицо озарила очаровательная улыбка.

– У тебя добрые глаза, – сказала она и нежно провела пальцем по его бровям.

Глаза Уимисса, в этот момент полные любви и гордости, действительно были добрыми, но тут с другого конца комнаты раздался какой-то шум, и Люси вздрогнула у него в объятиях, ее ужас был таким явственным, что, когда он повернулся, чтобы посмотреть, кто посмел их прервать и так испугать его малышку, и увидел горничную, его глаза из добрых сразу стали очень злыми.

Горничная внесла кофе, но, увидев на фоне большого окна две сплетенные в объятиях фигуры, резко остановилась, не зная, как вести себя дальше. От этого ложка соскочила с блюдечка и упала на пол, сделанный из крепкого дуба и не покрытый ковром. Стук оказался настолько резким, что Люси подпрыгнула, от чего подпрыгнул и Уимисс.

Как говорила потом на кухне горничная, в словах не стеснявшаяся, они и во время обеда все время миловались, да и в холле тоже, но то, что она увидела в библиотеке, – да от этого на любого оторопь найдет: если б она не знала точно, что они женаты, ни в жизнь бы не поверила. Потому что женатые – а у горничной был определенный опыт – так себя не ведут. Так милуются до, а не после свадьбы. И она пустилась в описание того, как Уимисс – а на кухне они называли хозяина коротко и нелицеприятно – набросился на нее из-за того, что она подала кофе в библиотеку. «И это после того, после того, – возмущенно повторила она, – как он заявил: “Кофе подайте в библиотеку”!» И все они согласились, как часто соглашались и ранее, что и пяти минут здесь не задержались бы, если б он не проводил половину времени в Лондоне.

А в это время Уимисс и Люси, сидя в двух огромных креслах перед незажженным камином, пили кофе. Уимисс объяснил, что огонь после 1 апреля разводили только по вечерам – к этому времени должно быть уже достаточно тепло, чтобы не разжигать камины днем, ну а если погода все-таки стояла холодная, то это был ее, погоды, собственный недосмотр.

– А почему ты так подскочила? – спросил он. – Ты меня просто испугала. Я так и не понял, в чем дело.

– Сама не знаю, – ответила Люси, слегка покраснев. – Возможно… – и она улыбнулась ему поверх подлокотника кресла такого огромного, что ее в нем почти не было видно. – Возможно, потому что горничная нас застала.

– Застала?

– Ну, в момент особой нежности.

– Мне это нравится, – заявил Уимисс. – Только представить: ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что была особенно ласковой с мужем!

– Ой, – засмеялась Люси, – не забывай, что муж у меня появился не так уж давно.

– Какая ты сложная малышка! Придется серьезно за тебя взяться и научить тебя быть естественной. Я не позволю тебе пускаться во всякие финтифлюшки насчет того, что можно или нельзя делать перед слугами. Слуги ничего не значат. И я никогда их в расчет не принимал.

– А мне бы хотелось, чтобы ты все-таки принял в расчет бедную горничную, – сказала Люси, видя, что в нынешнем настроении он не склонен обижаться. – За что ты ее так ужасно отругал?

– За что? Да за то, что она заставила тебя подскочить от страха. Вряд ли ты подскочила бы выше, если б даже увидела привидение. Я не хочу, чтобы по тебе мурашки от страха бегали.