Вера - [27]

Значит, он втайне готовился, покупал индеек, а она-то все это время думала, что он не приглашает ее в «Ивы», потому что хотел удержать ее и самому держаться подальше от дома, где произошла трагедия! Он никогда не говорил о том, чтобы показать его ей, поскольку был еще дом на Ланкастер-Гейт, она полагала, что он теперь и близко к тому дому не подойдет, и, возможно, постарается тихонечко от него избавиться. Ну конечно же, он захочет избавиться от него – от дома, в котором живут невыносимые воспоминания. С другой стороны, он настойчиво приглашал их на чай в дом на Ланкастер-Гейт, и вопреки написанному на лице тетушки острому нежеланию туда идти, да и ей не очень хотелось, они пошли: это выглядело совершенно естественно и более-менее неизбежно. В конце концов, бедная Вера здесь только жила, а не погибла. Это был довольно мрачный дом, и Люси хотелось бы, чтобы он и от него избавился и они начали новую жизнь на новом месте, лишенном каких бы то ни было ассоциаций, но он настолько был поражен самой этой идеей – «Как?! – воскликнул он. – Почему? Это дом моего отца, я здесь родился!» – что она не могла сдержаться, так ее насмешил его испуг, но одновременно она устыдилась из-за того, что подумала было оторвать его от корней. Она же не знала, что он здесь родился…

В отношении «Ив» все было по-другому. О том доме он никогда не говорил, и Люси решила, что по вполне понятным прискорбным и деликатным причинам. А теперь выясняется, что он придерживал его в качестве рождественского угощения.

– О, Эверард!.. – выдохнула она.

Об «Ивах» она как-то не думала. То, что «Ивы» присутствовали в жизни Уимисса, и притом активно, а не как какая-то тема для разговоров с агентами по продаже недвижимости, было для нее полнейшим шоком.

– Я полагаю, мы можем устроить для вас счастливое скромное Рождество и здесь, – сказала ее тетушка, улыбаясь той улыбкой, которую она использовала, когда ей было трудно улыбаться. – Конечно же, вы с Люси должны встречать его вместе. Мне раньше следовало бы сказать, что мы на вас рассчитываем, но Рождество – оно всегда приходит так неожиданно!

– Возможно, вы объясните мне, почему не желаете посетить «Ивы», – сказал он, сдерживаясь из последних сил, как сдерживался там, в Корнуолле. – Вы, надеюсь, понимаете, что своим отказом портите Рождество для Люси и для меня.

– Ах, не стоит так смотреть на это, – мягко, но решительно произнесла мисс Энтуисл. – Обещаю, что вы и Люси будете вполне счастливы и здесь.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он, медленно набивая трубку.

– Вряд ли я смогу это сделать, – вспыхнула мисс Энтуисл.

Она не вспыхивала лет эдак с десяти, и ей стало немного за себя стыдно, но было что-то такое в мистере Уимиссе…

– Полагаю, – сказала она как можно мягче и встала, – что сейчас вы бы хотели остаться наедине.

И направилась к двери.

Там она помедлила и, повернувшись, произнесла тихо, как бы с раскаянием:

– Если Люси захочет поехать в «Ивы», я… Я, безусловно, приму ваше любезное приглашение и буду ее сопровождать. Пусть она решает.

И вышла.

– Ну, значит, все в порядке, – и Уимисс с облегчением вздохнул и широко улыбнулся Люси: – Приди, моя малышка, приди к своему Эверарду, и мы все уладим. Господи, как же она умеет все портить, эта женщина!

И он заключил ее в объятия.

XII

Однако Рождество они все-таки встретили на Итон-террас, и потом еще полмесяца доедали индеек и пудинги Уимисса.

Это было не очень радостное Рождество, потому что Уимисс не скрывал своего огромного разочарования, мисс Энтуисл вела себя так, как ведут себя те, кто добился желаемого, но все пытается извиниться за это, а Люси, которая страшилась «Ив» даже больше, чем тетушка, не раз пожалела, что они все же туда не поехали. В конце концов, так было бы проще и куда менее болезненно, чем видеть разочарование Уимисса; и в то же время она чувствовала, что ей трудно вынести празднества, и уж тем более она их не вынесла бы, если бы Эверард устроил празднества в том доме.

– Но это нездорово! – заявил он, когда она в ответ на его расспросы все-таки рассказала ему, что не смогла поехать, потому что Вера погибла там так ужасно, после чего, держа ее в объятиях, пояснил, как это глупо, иметь такие нездоровые идеи, и что его малышка, которая выходит замуж за здорового, разумного человека, а Господь знает, каких трудов ему стоило сохранить здоровый разум – тут она прижалась к нему еще теснее, – тоже должна придерживаться разумных и здоровых взглядов.

Потому что, если она не может что-то делать, потому что это напоминает ей о грустном, или поехать куда-то, потому что там когда-то кто-то умер, она может сделать и свою, и его жизнь весьма несчастливой.

– О, Эверард… – только и смогла ответить она, крепко в него вцепившись, и при мысли, что она способна сделать его жизнь несчастливой, жизнь того, кто уже прошел через ужасающие несчастья, сердце ее глухо забилось.

Его малышка должна понимать, продолжал он серьезным тоном – к такому голосу он прибегал, когда говорил ей о чем-то важном, это был голос не милого друга, а солидного человека, которого она обожала, человека, в которого была влюблена, в чьих объятиях пряталась от всех забот, – его малышка должна понимать, что мест, где бы кто-то когда-то не умер, просто не бывает. Ни одного жилища, ни одного дома, за исключением совсем уж новеньких…