Вера - [20]

– Ну разве я был неправ? – объявил он победным тоном, по-прежнему крепко сжимая Люси. – Разве не так все должно быть? Только ты и я, и никто не вмешивается, никто не присматривает.

– Да, но… – снова попыталась Люси.

– Что ты все время твердишь: «Да, но»? – засмеялся Уимисс. – «Да» без всяких «но», моя драгоценная. «Но» для нас не существует – есть только «да».

И встреча продолжалась. Наконец Люси удалось сказать, что тетя очень расстроилась.

Уимиссу это было до такой степени все равно, что он даже не спросил почему. Ему было не интересно, что тетя могла подумать.

– Какая разница? – спросил он, снова прижимая Люси к сердцу. – Какая разница? Главное, теперь мы вместе. Разве что-то еще имеет значение? Да даже если бы у тебя было пятьдесят тетушек, и все расстроенные, это все равно ничего не значило бы! Разве это для нас важно?

И Люси, совершенно истерзанная тем, что происходило утром, тоже почувствовала облегчение, уютно устроившись на широкой груди: пока он рядом, ничто действительно не имеет никакого значения. Но сложность в том, что он рядом, в отличие от тетушки, не всегда, а она любила тетю, ей не нравилось ее расстраивать.

Она попыталась донести это до Уимисса, но он не понимал. Когда дело касалось мисс Энтуисл, он точно так же не понимал Люси, как тетя не понимала ее, когда дело касалось Уимисса. Только Уимисса, по крайней мере, это нисколько не заботило. Тетушки. Снуют туда-сюда, как муравьи. А кто такие муравьи? Просто насекомые. Он захохотал и заявил, что его малышка не сможет и съесть свое пирожное, то есть своего Эверарда, и сохранить его, то есть тетушку, и поцеловал ее в затылок, спросил, кто эта бедная озабоченная малышка, принялся баюкать ее в своих объятиях, и Люси тоже рассмеялась, забыла о тетушке, забыла обо всем, кроме того, как сильно она его любит.

А добросовестная мисс Энтуисл проводила послеобеденное время в зале периодики Британского музея. Она читала в «Таймс» отчет о случившемся с Уимиссом и о дознании, и если ее расстроило то, о чем Люси поведала ей утром, то, что она прочитала после обеда, расстроило ее еще больше. Люси не сказала, что предположительной причиной смерти было самоубийство. Может, он ей об этом и не рассказывал. Самоубийство! Да, никаких улик в пользу такого предположения не было. К единому мнению присяжные так и не пришли. Это предположение высказала служанка, возможно, затаившая злобу. И даже если это было и так, возможно, бедняжка узнала, что у нее какая-то неизлечимая болезнь, или случилось что-то, что сломило ее дух, – причин может быть множество, вполне респектабельных, обычных причин.

Мисс Энтуисл медленно шла домой, против своего обыкновения останавливаясь у витрин и разглядывая шляпки и блузки, оттягивая свое возвращение и размышляя, размышляя. Самоубийство! Как отчаянно звучало это слово в такой славный денек. Так пораженчески! Из-за чего она сдалась? Что заставило ее почувствовать поражение? Наверняка это не так. Коронер ведь сказал, что никаких улик, говорящих о том, почему она погибла, нет.

Мисс Энтуисл брела все медленнее и медленнее. Чем ближе она подходила к Итон-террас, тем меньше ей хотелось возвращаться. Она дважды обошла по кругу Белгрейв-сквер, постояла у ограды сада, наблюдая за птицами. Она ушла из дома сразу после полудня, а всякий, кто ходил этим путем, знает, что от Британского музея до Итон-террас довольно далеко. К тому же день был жаркий, и ноги у нее разболелись, с куда большим удовольствием сидела бы она сейчас в своем кресле в своей прохладной гостиной и пила чай. Но в ее гостиной наверняка все еще пребывал мистер Уимисс – теперь он для нее не мистер Уимисс, она должна будет звать его Эверардом? – или она может встретиться с ним на лестнице, узкой лестнице, или в холле – тоже, кстати, узком, он заполнял холл целиком, или столкнется с ним у входа в дом, на ступеньках, и он заполнит собой ступеньки, или, когда она будет сворачивать на свою улицу, покажется на улице в этих серых брюках триумфатора.

Нет, она чувствовала, что сегодня никак не может его видеть. Так что она стояла, безучастно наблюдая за возней воробьев в Белгрейв-сквер, и переминалась с одной жутко болевшей ноги на другую.

И это только начало, думала она, только первый из множества дней, когда ей придется бродить, словно бездомная. Ее дом слишком мал, чтобы в нем уживались и она, и ухаживания. И добро бы это было ухаживание того стройного молодого человека, безнадежно влюбленного в Люси, – тогда дом не казался бы таким тесным. Этот молодой человек ухаживал бы по-юношески робко. Она сидела бы в своей столовой, а юная пара, так подходящая друг другу, ворковала бы этажом выше, над ее головой. Но она не желала находиться так близко от ухаживаний мистера Уимисса – Эверарда – ей следует привыкать так его называть. Его метод ухаживаний наверняка не будет – она пыталась найти точное слово, и нашла: вегетарианским. Да, верно, именно это она и имела в виду: ухаживать он будет не по-вегетариански.

Мисс Энтуисл оторвалась от ограды и побрела в направлении, противоположном дому, к Слоун-стрит. Там она увидела остановившийся омнибус и, мечтая присесть хоть где-нибудь, влезла в него, втиснулась на свободное сиденье и поехала, не зная куда – туда, куда ехал омнибус.