Вера - [19]

Она облегчила свою совесть до самого донышка, признавшись, в том числе, что она знала, какой несчастный случай произошел с миссис Уимисс, и даже описала его. Тетушка была шокирована. Ничего столь ужасного она и представить себе не могла. Падая, пролететь мимо окна, у которого сидел муж… Какой ужас, что Люси оказалась замешанной в таком, да еще так быстро после смерти ее естественного покровителя – или двух покровителей, потому что, будь миссис Уимисс жива, разве она, вкупе со своим мужем, не стала бы покровительницей для Люси? Она была озадачена и не могла понять реакций, которые Люси считала столь естественными для Уимисса. И пришла к заключению: ей все это непонятно, наверное, в силу возраста, она уже не обладает такой приспособляемостью, какая характерна для молодого поколения, хотя Уимисс наверняка ей ровесник. Во всяком случае, принадлежит к ее поколению, но однако же через полмесяца после столь ужасной смерти жены смог ее позабыть, смог полюбить снова…

– Вот именно потому, именно поэтому! – вскричала Люси, когда мисс Энтуисл сказала ей об этом. – Он должен был забыть, иначе ему самому пришел бы конец. Именно потому, что выдержать такое и сохранить разум…

– Я чрезвычайна рада тому, что ему удалось сохранить разум, – сообщила мисс Энтуисл, хмурясь и морщась еще больше, – но не могу не думать, что было бы куда лучше, если б остаться в разуме помог ему кто-то другой, а не ты, Люси.

И повторила то, что все время безнадежно твердила: ее претензии к мистеру Уимиссу в том, что он слишком быстро утешился.

– И эти серые брюки, – бормотала она.

Нет, мисс Энтуисл не могла этого переварить. Не могла понять. А Люси, которая со всем пылом, присущим истинно влюбленной, стоя посреди маленькой гостиной, растолковывала, защищала Уимисса, являла собой совсем уж поразительное зрелище. Такая маленькая, а защищает такого крупного мужчину. Дочка Джима, любимая дочурка Джима…

Миссис Энтуисл в своем кресле изо всех сил старалась быть справедливой, напоминала себе, что Уимисс продемонстрировал и доброту, и стремление помочь там, в Корнуолле, – хотя теперь и на те дни упал новый тревожный отблеск, но, наверное, из-за этого отблеска она все-таки немного к нему несправедлива, и если бы она могла судить о нем непредвзято, она, возможно, вскоре искренне к нему привязалась бы… Она всем сердцем на это надеялась. Она всегда привязывалась к людям. Для нее привычно было хорошо к ним относиться и чтобы они хорошо относились к ней. Наверняка в нем было что-то, помимо наружности, иначе Люси так горячо его не любила бы…

Она одернула себя. Сказала себе, что не должна плохо думать, не должна с такой готовностью осуждать случившееся только потому, что ситуация уж очень необычная. Неужели она уподобилась хрестоматийной старой деве, в шоке отворачивающейся от чего-то неприкрыто естественного? И что там это стриженое дитя столь страстно говорило о справедливости, печали, реакции на ужас? Разве это не свидетельствует о том, что сама природа стремится защититься от смерти? В конце концов, какая польза в том, чтобы ужасное сделалось еще более ужасным, в том, чтобы врасти в ужас, застрять в нем, не в силах двигаться дальше, превратиться в само воплощение ужаса с испуганным взором и стоящими дыбом волосами?

Конечно же, как говорила Люси, надо, пройдя сквозь это, заняться своими делами, а дела эти не смерть, но жизнь. Но все же… Существуют же приличия! Каким бы покинутым ни чувствовал себя человек, как бы ни страдал, есть время, когда скорбящему следует побыть в одиночестве, в этом мисс Энтуисл была уверена. Так повелевает инстинкт. Истинно скорбящий всегда хочет удалиться…

– Ах, ну почему ты не понимаешь! – в отчаянии снова пыталась объяснить Люси. – Это не просто скорбь, это нечто гораздо более ужасное! Конечно, Эверард вел бы себя обычно, если бы это была обычная смерть!

– Получается, чем больше человек страдает, тем радостнее является к чаю, – сказала мисс Энтуисл, припомнив явления мистера Уимисса: серые брюки на одном конце, явно довольная физиономия – на другом.

– Ох, – простонала Люси и, охваченная внезапной усталостью, понурила голову.

Мисс Энтуисл быстро вскочила и обняла ее:

– Прости, это было глупо и жестоко. Наверное, я слишком консервативна. Не могу выбраться из привычной колеи. Помоги мне выбраться из нее, Люси. Научи меня стойкости, героическим взглядам…

И она нежно поцеловала племянницу в раскрасневшуюся щеку.

– Если б я только могла сделать так, чтобы ты поняла, увидела, – со слезами в голосе проговорила Люси, прижимаясь к тетушке.

– Вижу, что ты очень его любишь, – нежно ответила мисс Энтуисл, снова целуя племянницу.

На этот раз, явившись точно в пять, поскольку это был один из двух дней его еженедельных посещений, мистер Уимисс застал Люси одну.

– А где?.. Как?.. – спросил он, оглядывая гостиную, будто мисс Энтуисл могла прятаться за креслом.

– Я все рассказала, – ответила выглядевшая измученной Люси.

Он заключил ее в объятия и прижал к сердцу.

– Маленькая любовь Эверарда, – объявил он, целуя и целуя ее. – Маленькая любовь Эверарда.

– Да, но… – начала было Люси, но поскольку была притиснута к мощной груди, расслышать ее было нельзя.