Венская прелюдия - [45]

— Непременно. — Подгорский с видимым усилием пытался сохранять невозмутимое спокойствие, но его выдал хитрый прищур глаз.

— Леонид Павлович, как я вижу, вы в Лондоне даром время не теряли. И несколько обидно, что о чудодейственном спасении я совершенно не проинформирован, — изобразил обиду Завадский.

— Уверен, у нас ещё состоится длинный вечер с рыбалкой и ухой. Обещаю — всё расскажу, но сейчас поверьте мне на слово. Подгорский — единственный человек, который нам поможет в этом городе. Давайте всё же к делу, господа… Время идёт, а мы изображаем непринуждённую беседу. Вот, Илья Михайлович, к примеру… Поспорили мы тут с моим другом. Вон тот господин, что сейчас наклонился над столом, чтобы выбрать себе волован[29], он француз или англичанин?

Подгорский изящно достал из кармана пенсне на цепочке и водрузил его на переносицу, отчего приобрёл совершенно профессорский вид.

— Это месье де Лузиньян. Второй секретарь посольства Франции. Из старинного дворянского рода, чем неимоверно гордится и всегда пытается это подчеркнуть, но нынче ведёт чрезвычайно скромный образ жизни. Векселя его одолели, он очень много истратил на лечение супруги. Чего только господин де Лузиньян не испробовал. И мышьяк, и экзорцисты, и ученики Алессандро Калиостро. Не смог спасти жену. Пребывает в постоянном упадническом настроении, с ним дел лучше не иметь. Сразу в мистику унесётся. Поговаривают, французский посол им очень недоволен.

Красноречивый взгляд Лузгина заставил Завадского принять поражение:

— Настанет тот момент, Леонид Павлович, когда я перестану участвовать в ваших экспериментах. Я оказался прав лишь однажды, когда под одеждами дьячка угадал попрошайку. Но случилось это только благодаря тому, что я задал ему вопрос об имени легионера, ударившего копьём Иисуса, распятого на кресте[30].

— Просто вы, Александр Александрович, пришли к правильным действиям, сделав лишний шаг. Кстати, тогда, на рынке, у нас с вами и спора-то не случилось. Вы сами определили под рясой хитреца, и я совершенно не спорил. Ну да ладно перья распускать, друг мой. Мы здесь не состязаемся в смекалке, а познаём тонкости дипломатического этикета. Давайте будем вместе соответствовать моменту, — тихо парировал адъютант.

— Именно, господа! — Высоко вздёрнутый подбородок Подгорского подчеркнул правоту Лузгина. — К нам направляется преинтереснейший персонаж. Соберитесь. Господина зовут Чезаре Памфили. Состоит при посольстве номинально. Ведёт несколько легкомысленный образ жизни, несмотря на то, что принадлежит к именитому роду.

Как только пианист закончил пьесу на высокой мажорной ноте, присутствующая в зале почтенная публика оживилась и продолжила свои беседы в тишине.

— Месье Подгорский, вы мне должны, вы помните? — Возглас итальянца прозвучал в тишине зала излишне громко.

Подгорский продолжал сохранять невозмутимость до тех пор, пока улыбчивый итальянец не подошёл вплотную:

— Господин Памфили, я всегда завидовал вашему темпераменту. Мне не пришлось родиться под ласковым солнцем Италии. Неужели оливковые рощи и тёплое море делают людей настолько жизнерадостными? Или есть ещё какой-то секрет? — Илья Михайлович подал итальянцу руку.

— О, Или́я! Я сказал как последний проходимец! — на ломаном русском ответил Памфили. — Надо было не так! Ты обещал мне журналы, а я жду уже месяц. Могу я убыстрить, чтобы их увидеть?

Титулярный советник Подгорский только развёл руками:

— Не убыстрить, а ускорить. Анна Евгеньевна просила узнать, по какой причине вы последние две недели игнорируете её уроки русского языка. У вас найдётся хоть одна веская причина, по которой вы пропускаете занятия?

— Чёрт… Я так и знал, что этим закончится. Не представите меня своим друзьям?

— С удовольствием. Прошу любить и жаловать — Лузгин Леонид Павлович. О себе он расскажет лично, если посчитает нужным. И Завадский Александр Александрович, наш вновь прибывший коллега.

Господа официально обменялись лаконичными кивками головы и доброжелательными улыбками, и Подгорский взял инициативу в разговоре в свои руки:

— Господин Памфили берёт уроки у моей супруги Анны Евгеньевны. Ученик, я вам скажу, не самый прилежный, как она считает, но уж я-то имею тому пояснение — работа дипломата не всегда подразумевает наличие свободного времени. Не так ли?

— О, да! Вы великодушны, Или́я. На месте вашей… — Итальянец сделал паузу, чтобы подобрать слово. — Жена? Да, жена. Я давно расстаться хотел с таким учеником.

— О, нет, господин Памфили. Анна Евгеньевна имеет ангельское терпение. Видала она и не таких учеников. У меня к вам другой вопрос имеется. Где рецепт пасты?

— О… Дева Мария… я немедленно исправлю этот… как будет… недоразумение? Но я не смогу написать, нужно видеть тесто, нужно его руками трогать. Не сказать словами… ещё и на русском, — смущённо ответил итальянец. — Нужен визит. Визит, понимаете, Или́я?

— А мы уху научим варить, — произнёс Лузгин загадочным тоном, будто речь шла о государственной тайне.

— Уху? Что такое уху? — Лицо итальянца выражало полное недоумение. — Буду просить Анна Евгеньевна учить меня названиям русской кухня. Это хороший способ научиться вас, русских, понимать!