Венок Петрии - [57]

Шрифт
Интервал

Да какие ж, думаю, мы земляки? Где Окно, а где Ражань?

А, решила я, он, видать, из тех, кто воевать не захотел, вот и пошел в милицию и так в ей и остался.

У меня обои мужья, и первый, Добривое, и нонешний, Миса, воевали, а кончилась война, они вернулись домой, а этот нет. Дерьмо деревенское.

Ну да ладно. Поздоровалась я с им за руку.

«Дак что ж ты, земляк, на нас накинулся? Чай, мы на бандитов непохожие».

Он вроде оправдываться начал. Рукой крутит.

«Вид у вас больно чудной. А в Белграде всяко бывает. Но скажи-ка, бога ради, ты не слыхала, Морава в этом году разлилась? Неужто опять поля у нас затопило?»

У нас? Эх, брат, дурак дураком останется, как его ни выряди. А тоже мне важничает, кочевряжится. Где Окно, а где Морава? Поди, Морава-то в горы не полезет?

«Знаешь, не могу тебе сказать, — говорю. — А почему ты спрашиваешь?»

«Да, — говорит, — у жены моей под Варварином земля у самой Моравы. Отец ее, тесть мой, для нас ее держит. Осенью я говорил ему, чтоб он не сеял пшеницу, все равно, мол, Морава весной унесет и опять сей. Дак ведь не послушался, семена заставил купить. И теперича, коли река разлилась, все пропало, покупай семена заново».

Видал, об чем думает? Зато пужать людей, пачпорт требовать выучился.

«Жалованье-то, поди, получаешь, — говорю, — чего ж не купить?»

«Получать-то получаю, а знаешь, почем нынче семена?»

Однако грех мне на его жаловаться, все ж таки помог он нам.

Спросил, знаю ли я, где муж находится.

Я, понятно, не знаю. И думать не думала, что в Белграде полно больниц и все в разных концах. Я думала здесь, как в Ш., все в одном месте. И даже ежели не одна больница, так тоже все рядышком.

Говорю ему, что доктор отправил его в ор-то-пе-ди-че-ску-ю, а где она, я не знаю.

Он задумался.

«Слушай, — говорит. — Я тоже не знаю, где бы эта больница могла быть. Где городская, знаю. Другие ишо знаю, а об этой и слыхом не слыхал. Иди-ка ты, совет тебе дам, в военную, может, твой муж там лежит. Ступай вот по этой улице, а там свернешь в третью улицу направо, пойдешь прямо-прямо, пока не упрешься в главные ворота. Там и будет военная больница. Теперича там, само собой, никого нету, будешь до утра ждать».

«Ладно, землячок, — говорю, — спасибо тебе за помочь».

Пошли мы, как он сказал, а он и вслед кричит:

«Дак ты точно не слыхала про Мораву? Разлилась она иль нет?»

«Нет, не слыхала, правду говорю».

«Не пишут, черти, вот и не знаешь, как там. Придется самому сесть да написать».

Так и остался он стоять перед станцией и ломать себе голову: разлилась нынче Морава иль нет, а мы пошли больницу искать.

14

И нашли, слава богу!

Пошли по улице, свернули в третью улицу направо и вышли прямиком к больничным воротам.

Там, понятно, все заперто. Мы давай заглядывать скрозь железные прутья, туда, сюда суемся. Никого не видать, кругом пусто. Да особенно и не заглянешь, сторож не позволяет.

«У меня тут муж лежит, — говорю я ему, — мне надо посмотреть, где он».

Не пущает.

«Погоди, — говорит, — дежурного позову. А вы пока отойдите отсюдова».

Отошли мы в сторонку, позвал он кого-то. Вышел человек.

Я ему говорю так, мол, и так, сюда, наверно, мого мужа привезли, я хочу узнать, как он, хочу с им повидаться.

Он говорит:

«Счас ты ничё не узнаешь, ночь на дворе. Утром приходи».

Делать неча, стали утра ждать.

Поставил Каменче чумодан возле стены на другой стороне улицы, примостились мы обои на ем. С одного боку я, с другого он. Сняла с себя шерстяной платок, прикрыла нам ноги. Сидим, молчим.

Даже задремали малость. Уж и сама не знаю как.

Проснулись, совсем уж рассвело. Погода хмурая, туман.

Калитка открыта. Народ какой-то входит. Но одни офицеры, господи!

Пошли и мы.

Но дежурный уж переменился. Новый сидит.

Я говорю ему про свое дело.

«Мужа мого, — говорю, — прошлой ночью на шахте покалечило и его оттудова повезли сначала в Брегово, потом в Ш., а из Ш., значит, сюда, в Белград. Может, он тут, у вас?

«А ты точно, — спрашивает он, — знаешь, что его сюда привезли?»

«Точно не знаю, да, наверно, сюда. Так нам и милицейский на станции сказал!»

Думала, сошлюсь на его, лучше будет.

А дежурный брезгливо так рукой отмахнулся.

«Откудова ему-то знать? — говорит. — Пущай бы своим делом занимался, а не совал нос туда, куда его не просют. Скажи-ка, твой муж — военный?»

«Нет, — говорю. — Шахтер он».

«А это, — говорит, — военная больница. Для военных».

Тут я совсем духом пала, право слово.

«Ох, — говорю, — что ж мне делать, горемыке несчастной? Как в этой пустыне человека отыскать? Ведь не скрозь землю он провалился?»

А тот плечами пожимает.

«Не знаю, — говорит. — Скажи на всякий случай, как его фамилия, я проверю. Но сумлеваюсь».

Сказала я ему Мисину фамилию, он пошел к себе. У его там домишко такой махонький, он в ем сидит.

Посидел он там недолго, вернулся.

«Нету здесь такого».

И тут же поворачивается, иттить хочет.

«Да погоди, — кричу я ему, — не уходи! Что делать-то мне? Вторые сутки гонюсь за им, никак не отыщу».

«Ничем не могу, — говорит, — тебе помочь».

«Дак хочь внутрь пусти, я сама спрошу».

Он глядит на меня.

«Кого спросишь-то?»

«Да не знаю. Директора иль ишо кого».

Мотнул он головой.

«Нельзя, — говорит. — Это военная больница, и сюда всем входить не положено. А штатским тут вообче делать неча».


Рекомендуем почитать
Стёкла

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Про папу. Антироман

Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало. Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова. В книге присутствует нецензурная брань!


Избранное

Велько Петрович (1884—1967) — крупный сербский писатель-реалист, много и плодотворно работавший в жанре рассказа. За более чем 60-летнюю работу в литературе он создал богатую панораму жизни своего народа на разных этапах его истории, начиная с первой мировой войны и кончая строительством социалистической Югославии.


Власть

Роман современного румынского писателя посвящен событиям, связанным с установлением народной власти в одном из причерноморских городов Румынии. Автор убедительно показывает интернациональный характер освободительной миссии Советской Армии, раскрывает огромное влияние, которое оказали победы советских войск на развертывание борьбы румынского народа за свержение монархо-фашистского режима. Книга привлечет внимание массового читателя.


Река Лажа

Повесть «Река Лажа» вошла в длинный список премии «Дебют» в номинации «Крупная проза» (2015).


Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 2

Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.