Венгры - [9]
— Спасибо, вам, спасибо… Господь вам воздаст.
Гуркевич ответил ей яростным взглядом. Жандарм шел за ними меж путей узкоколейки. Сбоку мелькнула лысина майора; он посмотрел на Гуркевича с совершеннейшим равнодушием. Груз в мешке продавливал позвоночник. Из мешковины выступали острые края.
— Что у вас там такое? — спросил Гуркевич жалобно. — Свинец?
— Засунула что могла, — пропищала бабенка в ответ. — Бедный человек, он все на спине унесет…
— На чужой, — пробурчал Гуркевич.
Сердце разрывалось. Он поднял глаза: жандарм по-прежнему смотрел в его сторону. Гуркевич покачнулся.
— Ради бога! — взмолился он. — Выбросьте что-нибудь из этого мешка. Смерти моей хотите?
Пройдя еще несколько шагов, Гуркевич споткнулся о камень. Выронил мешок. Загрохотали железяки. Гуркевич быстро откинул край холщовой дерюги. Показалась печная решетка, утюг с запасными сердечниками, безнадежно закопченные кастрюли.
— Боже! — простонал Гуркевич. — Выкиньте вы этот хлам!
— Хорошо вам говорить, — пропищала плаксиво бабенка. — А кто мне что даст? Все разрушено, сожжено…
Жандарм между тем приближался, суровый, краснорожий. Гуркевич схватился за холщовые края.
— Послушайте… я заплачу… Целую печь поставлю… Дам электрический утюг… выбросьте это!
— А где я вас буду искать? — спросила бабенка со вздохом. — Поймите, что при мне, то мое… Вы молодой, сильный…
— Du Laus!.. — заорал жандарм. — Los![19] — Ствол автомата угрожающе запрыгал.
Гуркевич нечеловеческим усилием забросил мешок на спину. Глаза едва не вылезли из орбит, ноги подкосились. Жандарм приотстал. Впереди, шагах в пятнадцати, помахивал узлом майор.
Гуркевича шатало. Он посинел, на руках и на лбу вздулись жилы. Дерюга опять выползала из ладоней; он удерживал мешок последним, отчаянным, усилием.
— Ты, старая курва! — прохрипел Гуркевич. — Я тут сдохну из-за твоих железок! И восстанию придет конец… Чтоб тебя в аду на этой решетке сам святой Игнатий Лойола поджаривал.
— Не стыдно вам так говорить? — вздохнула бабенка в ответ. — Немец, и тот понимает людскую недолю… Свои всегда хуже всех. Кто устроил восстание, скажите, а?
— Может, я? — охнул Гуркевич в отчаянии. Сделал пару нетвердых шагов. Мешок давил словно поршень огромной машины. Гуркевич качнулся, задевая идущих рядом. Груз опять потащил его назад; он бессильно повалился сверху.
— Я дам… вам… пять рублей, — проговорил он, едва дыша. — Пять золотых рублей за этот металлолом…
Жандарм ткнул стволом мужчину, выбежавшего по нужде на обочину. Гуркевич торопливо запустил руку в рукав, разорвал дрожащими пальцами подкладку и извлек завернутую в бумажку монету. Блеснуло потемневшее золото. Он сунул его бабе под нос.
— Настоящая? — недоверчиво спросила та.
— Настоящая, старая ты ведьма! Купишь на нее все решетки, какие есть в Пясечно.
Жандарм снова двинулся вперед. Лицо его блестело от пота, словно намазанное растительным маслом. Тетка сунула пятирублевку в карман.
— Ладно, — сказала она. — Так и быть, выкинь чего-нибудь.
Гуркевич как в горячке бросился к мешку. В придорожную канаву полетела решетка, утюг, сердечники, свинцовые фигурки. На дне осталось какое-то тряпье. Мешок уменьшился наполовину.
— Хватит, хватит! — запротестовала тетка. Кинувшись к канаве, подобрала утюг. — Сама понесу, — сказала, глядя с сожалением на остальное.
Жандарм напряженно искал их взглядом. Гуркевич вытер лицо рукавом и забросил мешок на плечо.
Лишь полчаса спустя, перед Служевцем, когда на колонну вдруг обрушился ливень и жандармы попрятались в брезентовые плащ-палатки, Гуркевич отшвырнул мешок и, не обращая внимания на хозяйкины вопли, помчался в поле, к стогам. Следом, задыхаясь, побежал майор. Люди, скрючившись возле узлов, с тупым равнодушием наблюдали за беглецами. Оба забились в стог и сидели там, покуда не утих последний шум удаляющейся колонны.
— Перешли, — вздохнул облегченно майор.
Гуркевич стряхивал с брюк сено. Из Варшавы доносился грохот.
— Слава богу, выбрался цел из вашей затеи с водружением знамен, — буркнул он со злостью. — Идемте…
И, с трудом распрямляя спину, зашагал напрямик через поле.
До Залесья они добрели к середине дня. Прихрамывающий майор с трудом поспевал за Гуркевичем. На лбу и лысине у него поблескивали капли пота, лицо побагровело, он шумно дышал. На улочке, в тени зеленых елей, несколько венгерских солдат вытягивали из песка подводу. Молодая женщина в пляжном платье, с пестрой сумкой на плече, вела за ручку маленькую девочку в красных трусиках. На небе не виднелось ни облачка. В траве стрекотали кузнечики.
— А-а? — протянул Гуркевич. — Вот это жизнь!
Майор вытер лоб мокрым уже платком.
— Завтра нужно возвращаться, — проговорил он печально. Гуркевич ответил насмешливым взглядом.
— Я никуда не пойду. Медаль прошу выслать наложенным платежом.
Майор вяло улыбнулся в ответ. Он был похож на жареного поросенка.
— Пойдемте ко мне, отдохнем, — сжалился Гуркевич. — Вы еле на ногах стоите. Наверняка не в пехоте служите. Мы могли бы искупаться в Езёрке…
Майор провел языком по распухшим губам и жалобно посмотрел на Гуркевича.
— Сначала к венграм.
Гуркевич послушно кивнул. Через несколько минут они входили в сад. Перед шикарной виллой потели двое часовых с заброшенными за плечо «манлихерами»
Ежи Ставинский — известный польский писатель, сценарист кинорежиссер. В его книгу вошли публиковавшиеся на русском языке повести «В погоне за Адамом», «Пингвин», «Час пик» и «Записки молодого варшавянина».
Произведения Ставинского точно передают реальные обстоятельства действия, конкретные приметы времени. В «Пингвине» ему удалось показать образ жизни, типичные заботы типичной семьи польских служащих, нарисовать колоритные сценки из жизни Варшавы 60-х годов.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.