Его сновидения становились суетливыми, слова неразборчивыми. Психиатр из сна скептически посмотрела на него.
На самом деле, в первый раз, когда инспектор Трой вытащила меня из тесной маленькой «Манты» в теплое жидкое нутро ядра Амальтеи, проявив при этом удивительную для такой хрупкой женщины силу, мой разум был настолько заполнен мыслями о Марианне, что я мало обращал внимания на окружающее. Перед моими глазами почему-то возникла картина, как она и Мейс лежат в клинике перед пробуждением. Вот они просыпаются, а я вспоминаю как Марианна выглядела недавно…
Новое видение предстало перед ним во сне. Он громко застонал. Его глаза распахнулись в темноте. Сердце у него колотилось очень медленно, а на лбу выступили капельки пота. Он пошарил в мешочке на стене рядом с собой, нашел салфетку и тщательно вытер пот.
Хокинс никогда не сможет стереть из памяти ужасное, почерневшее, окровавленное лицо Марианны, лежащей без сознания внутри обломков «Лунного Круиза».
Но не прошло и двадцати четырех часов и все лопнувшие клетки были заменены, кровь исчезла с ее изуродованного лица, а кожа снова стала гладкой и свежей, как у десятилетнего ребенка. Красота Марианны ранила его сердце.
Хокинс делил крошечную каюту с профессором.— Жилищный кризис, появились трое новых членов команды. Но работа по исследованию корабля-мира велась посменно, и на данный момент Хокинс был здесь один. Он знал, что не скоро снова заснет. Его сон был слишком ярким.
Он не задумывался (во всяком случае, сознательно) о том, что будет делать со своими впечатлениями о увиденном, когда вернется в цивилизацию. Существовали различные соглашения о конфиденциальности и контракты, которые он подписал перед тем, как подняться на борт, но ограничения действовали лишь до тех пора не будут опубликованы научные результаты экспедиции. Форстер пообещал, что не намерен откладывать публикацию и не намерен затыкать рот своей команде.
Хокинсу пришло в голову, что на мемуары тех, кто действительно был на месте этого величайшего в истории человечества события, будет большой спрос, в том числе и на его собственные. Конечно, близость Рэндольфа Мэйса побуждала мечтать о славе.
Может быть, его сон пытался ему что-то сказать? Пока он все равно не заснет, не помешает начать делать кое-какие личные заметки. Он потянулся за своим диктофоном, включил его и начал шептать. Он начал с того места, где кончился его сон.
Вот Мэйс и Марианна проснулись и заговорили с присутствующими. В основном говорил Мэйс. Поскольку в клинике было мало места, я наблюдал за разговором на мониторе в кают-компании и это было хорошо, поскольку сомневаюсь, что смог бы удержать руки от горла Мэйса. Эта телевизионная персона довольно хорошо известна, но в жизни он выглядит гораздо хуже, чем на экране. — Высокий, довольно мертвенно-бледный человек с редеющими волосами. В общении с другими добродушный. Но это добродушие поверхностное, чисто профессиональное. В глубине же души он плотояден.
— Полагаю, это такой же большой сюрприз для вас, как и для меня, — заявил Мэйс нам так, как будто он просто явился на обед чуть раньше оговоренного срока. — Я думаю, вы уже знаете, что это моя…
Была только малейшая пауза перед следующим словом Мейса, но это было более, чем достаточно, чтобы заставить меня покраснеть.
— …помощница, Марианна Митчелл.
— Мы, конечно вам рады, произнес профессор с невозмутимым лицом, срывая свою неискренность. — И что же случилось? Масса неприятностей, очевидно. Почему бы вам не рассказать нам об этом?
Мэйс начал рассказывать нам историю скромного героизма — о своих Геркулесовых усилиях наладить неисправную программу системы маневрирования капсулы, в надежде обеспечить мягкую посадку на Амальтею. Мы уже знали, что это ложь. И, без сомнения, Мэйс знал, что мы знаем, что он лжет, но он ничего не мог с этим поделать, так как прекрасно понимал, что бортовые самописцы фиксируют каждое его слово и что все, что он скажет, может быть использовано против него на неизбежном расследовании катастрофы Космическим Советом.
Профессор вежливо не перебивал его. Когда Мейс наконец выдохся, я ждал, что Форстер разоблачит его ложь, но вместо этого профессор сказал:
— К сожалению, мы не скоро вернемся на Ганимед, а Амальтея все еще находится на карантине, объявленном Космическим Советом. Так что, боюсь, вы застряли здесь с нами надолго.
Мэйс изо всех сил старался выглядеть подавленным этой новостью.
— Но когда и если вы будете в состоянии, мы будем рады любой помощи, которую вы и мисс Митчелл окажете нам, (вы можете себе представить мое потрясение, когда я услышал это), потому что, видите ли, сэр Рэндольф, мы недавно сделали совершенно необыкновенное открытие.
Я взглянул на Марианну, пристегнутую ремнями и системой жизнеобеспечения. Она была такая же голая, как в день своего рождения, — факт, о котором я бы не упомянул, если бы не мое острое осознание того, что Мэйс парил в том же виде рядом с ней. Что-то атавистическое шевельнулось во мне. Мне захотелось прикрыть ее чем-нибудь. Я решил завоевать ее вновь.
Хокинс сделал паузу, чтобы вытереть вспотевшее лицо, и затем продолжил нашептывать:
