Венедикт Ерофеев: Человек нездешний - [228]

Венедикт Ерофеев решил двоякую задачу, наделив старшего врача Игоря Львовича Ранинсона жёсткими чертами внешности Георгия Свиридова, получившего из-за своих высказываний в дневнике репутацию ксенофоба. Он отмежевался от антисемитских взглядов композитора и одновременно дал понять зрителю, что перед ним на сцене распространённый в СССР тип «еврея-приспособленца», как в то время говорили — «государственного еврея». Разумеется, «старший врач» — не государственный деятель, как Лазарь Моисеевич Каганович, но всё же в стенах психиатрической больницы для пациентов он царь и бог. И Ранинсон свою власть тут же демонстрирует, направив Льва Гуревича после его ответов на задаваемые им вопросы в 3-ю палату больницы. Если проводить параллель 3-й палаты с пенитенциарным учреждением, это будет исправительно-трудовой лагерь со строгим режимом.

Вместе с тем Игорь Львович Ранинсон осознает, как и Георгий Васильевич Свиридов, преступления вождей большевизма перед многонациональным советским народом.

Сделаю небольшое отступление и обращусь к статье Владимира Бондаренко «Подлинный Веничка. Разрушение мифа», опубликованной в 1997 году в седьмом номере журнала «Наш современник». Критик пытается превратить писателя в антисемита, выдёргивая цитаты из высказываний персонажей трагедии «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора»: «Он признает “жестоковыйность народа-избранника”, смеётся над парой еврейских любовников — Сакко и Ванцетти и даже издевательски бросает: “пукать надо чуть картаво, с еврейским акцентом”. Слово “жид” никогда не исчезает из его лексикона. При этом Ерофеев, увы, легко повторяет все еврейские шуточки, связанные со словом “Родина”. Этакая люмпенская широта восприятия»¹³.

Не один Владимир Бондаренко придерживается мнения об антисемитизме писателя. Например, Михаил Хлебников, автор полемической статьи «Венедикт Ерофеев, или Хризантема на тахте» в «Сибирских огнях» (№ 10, 2019), полагает, что у него «внешнее показное почтение перед евреями сочетается с откровенным антисемитизмом»¹⁴. Критик делает такое умозаключение на основе выписки из ерофеевских блокнотов по поводу революции в Германии и Венгрии: «90 процентов всех ответственных и руководящих постов — евреи. “Красный террор”. Вожди четырёхчленный ЦК: все четверо — евреи. Ниссен — Левине — Эйслер — Толлер — Ландауэр. В том же 19 г. — венгерская большевистская республика, возглавляемая евреем Бэла Куном. Бэла Кун и сотрудники его бегут в Россию, см. кровавую ликвидацию ими в Крыму остатков врангелевской армии и беженцев»¹⁵. Как представляется Михаилу Хлебникову, он наносит сокрушительный удар по репутации Венедикта Ерофеева, когда комментирует эту выписку: «За проявление такой неправильной эрудиции можно и лишиться расположения прогрессивно мыслящей интеллигенции. Это вам не пуговицы Талейрана пересчитывать. Поэтому только в записях. Для себя»¹⁶.

Вот уж не думал не гадал, что в 2019 году найдутся среди критиков в России эпигоны Андрея Александровича Жданова.

Прочитав статью Михаила Хлебникова, мистическим образом, по ассоциации вспомнил Берлиоза из «Мастера и Маргариты», зная доподлинно, что к этому роману Михаила Булгакова Венедикт Ерофеев относился скептически: «Турникет ищете, гражданин?» И далее по тексту.

И ещё вспоминается из тех же «Записных книжек» простодушный вскрик Венедикта Ерофеева в сторону злопыхателей: «Это за что же меня шельмовать? Я ведь попросту, без всяких экивоков»¹⁷.

Не меняется мир людей. Вспомним Уильяма Шекспира. Высказывание Лаэрта в третьей сцене первого акта «Гамлета»: «И сама добродетель не избегает царапин клеветы».

К чести Владимира Бондаренко, он вовремя спохватывается, понимая, что материала для доказательств принадлежности Венедикта Ерофеева к антисемитам у него явно не хватает, и берёт себе в помощь повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце»: «Но кончилась она тем, чем и должна кончиться. Превращением в некоего Шарика-Прохорова, восхищённо исполняющего команды Швондера-Гуревича и восторженно гибнущего со всей своей командой восторженных идиотов. Сейчас критики пробуют убедить читателей Ерофеева, что в пьесе “Вальпургиева ночь, или Шаги Командора” автор именно себя трактует как Гуревича»¹⁸. Поскольку концы с концами у Владимира Бондаренко не сходятся, он завершает свой разбор трагедии суровым вердиктом: «“Вальпургиева ночь, или Шаги Командора” — это художественная неудача автора»¹⁹.

Не о таких ли критиках, как Владимир Бондаренко, Венедикт Ерофеев сказал как отрезал: «С этими людьми мне НЕ О ЧЕМ ПИТЬ»²⁰.

Я же попытаюсь убедить читателя в том, что трагедия «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» ничуть не умаляет таланта её автора. Как драматург он создал выдающееся произведение, достойное его репутации порядочного человека. В отношениях с людьми Венедикт Ерофеев руководствовался моральными критериями, а не этническими или классовыми. Как он записал в одной из своих тетрадок: «Стыд — лучшее из числа “благородных чувств”»; «Можно завидовать мертвецам во многом, но только не в том, что они срама не имут»²¹. К этому добавлю ещё одно его признание: «Я с каждым днём всё больше нахожу аргументов и всё больше верю в Христа. Это всесильнее остальных эволюций»