Венедикт Ерофеев: Человек нездешний - [221]

16 апреля — и заканчиваю трагедию. В полдень довершаю последние две страницы (22—23). Свобода. Добавляю “Крохотное послесловие”. За окном — дожди, я удовлетворён и спокоен. Ванная, прогулка под дождями. Проходящий незнакомый врач просит “Петушки”. “Вашу книгу так рекламируют, что...»” Обещаю. Вечером гости. Нос[ова] и Некрасова. Чрезвычайно весело, если б не затюканная Некрасова (Алёна Некрасова, приятельница Галины Носовой. — А. С.). Вручаю Нос[овой] последние 5 страниц последнего 5-го акта. Нос[ова] окончательно в восторге и опять от меня едет к Муру (Владимиру Муравьёву. — А. С). Ещё запоздалые гости: Коля Мельник[ов], Черных (Валерия Черных, жена Николая Болдырева-Мельникова. — А. С.), Саша с рыжей бородой и в коляске почти 2-х месячный Кирилл. Чертовски весело у входа в отделение: о предстоящих крестинах, об о. Варсонофии, о законченной сегодня драме и пр.»¹⁸.

Пьеса была закончена. Думать о её постановке в Москве или в каком-нибудь другом городе Советского Союза в 1985 году представлялось бредом сумасшедшего.

Разве Венедикт Ерофеев мог бы тогда представить, что в СССР появился облачённый властью человек, понявший простую истину: невозможно насилием улучшить жизнь людей. 11 марта 1985 года генеральным секретарём ЦК КПСС стал Михаил Сергеевич Горбачёв.

Глава двадцать шестая ИСТОРИЯ ДОН ЖУАНА И КОМАНДОРА В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

За год перед смертью Венедикта Ерофеева в апрельском номере журнала «Театр» появилось коротенькое с ним интервью за подписью Владимира Ломазова. Беседа с писателем проходила на кухне квартиры на тринадцатом этаже в доме-башне на улице Флотской. Помимо интервьюера присутствовали поэт Генрих Сапгир, Галина Носова, жена Ерофеева, и ещё одна, не названная в публикации женщина. Владимир Ломазов так описал своего собеседника: «Он сед — густые седые волосы, косой пробор мальчишки. Веня с марлечкой на кадыке, дрожащей от ветерка-дыхания. Весёлый и мужественный человек редкого достоинства»¹.

Венедикт Ерофеев в который раз повторил полуправдивые истории о его семье, в которых изложение событий её жизни происходило в явно ёрнической манере. Нельзя сказать, что он всегда напропалую врал. Большей частью немного привирал, говоря: «Я так просто не могу — мне ведь надо с в...бонами». Якобы его отец и мать познакомились на строительстве железной дороги из Питера в Мурманск, «после сдачи дороги в эксплуатацию его отец остался на ней и дослужился до должности начальника станций Полярный Круг и Кандалакшская Губа. В должности начальника станции Василий Ерофеев очутился на временно оккупированной территории (сперва немцами, а после финнами), а по окончании войны скоренько угодил в лагерь, где провёл восемь лет и был выпущен в 1954 году с полной реабилитацией и прожил после этого ещё два года»².

Читатель этой книги уже знает, что произошло на самом деле с каждым из членов семьи писателя. Так зачем он, избегающий в жизни вранья, воспользовался им во время своего писательского триумфа? По-видимому, Венедикту Ерофееву было трудно логически объяснить те удары судьбы, которые неожиданно обрушились на его близких и на него самого. Настолько они оставались для него невероятными, бредовыми. Он в данном случае принимал во внимание опыт чтимого им Иоганна Вольфганга Гёте, сказавшего: «Ошибка лежит на поверхности, и её замечаешь сразу, а истина скрыта в глубине, и не всякий может её отыскать».

Объясняя, что сделала власть большевиков с его семьёй, Венедикт Ерофеев пошёл по накатанной схеме: арест по наговору, скорый суд, приговор, заключение в исправительно-трудовой лагерь, восстановление справедливости через акт реабилитации. Так выглядело куда короче и убедительнее, чем долгие и путаные речи. Тем более что реабилитация отца Венедикта Ерофеева ещё не произошла, а состоялась через год, за несколько дней до его смерти.

Во всём остальном, рассказывая Владимиру Ломазову о своей жизни, он старался держаться истины. Помнил, что говорил Зигмунд Фрейд: «Истица сделает вас свободными».

Среди многих тем беседы Венедикт Ерофеев вспомнил обстоятельства, предшествующие его работе над написанием пьесы «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора». Вот что он рассказал: «...в канун 1985 года сестра (Тамара Васильевна Гущина. — А. С.) подарила мне Корнеля и Расина. Прочёл и был взбудоражен принципами классицизма и удивлялся, что у Корнеля и Расина не над чем смеяться. Решил: отчего бы не написать классическую пьесу, только сделать очень смешно и в финале героев ухайдохать, а подонков оставить — это понятно нашему человеку. И написал. А стихи, вошедшие в пьесу, у меня были. Я писал их давно, как пародии на Некрасова»³.

Как известно, французы Пьер Корнель[382] и Жан Расин[383] были выдающимися драматургами, представителями классицизма (от лат. classicus — образцовый), ставшего к середине XVII века господствующим направлением в искусстве. Нормы его художественного метода и стиля восходят к античным образцам. Общие эстетические принципы античной драматургии были изложены Аристотелем[384] и Горацием[385]. Согласно Аристотелю, в каждой должно быть шесть частей: фабула, речь, мысль, зрелище и музыкальная часть.