Венедикт Ерофеев: Человек нездешний - [220]
Судя по всему, у Венедикта Ерофеева произошёл серьёзный перебор с алкоголем, безмерно поглощаемым им всякий раз при этих творческих посиделках. Всё закончилось тем, чем должно было закончиться: «2 апреля — Вторник. Корвалол. Полчекушки. Санитары. Спокоен. “Только на 5 дней”. Отделение реанимации. Весь вечер под капельницей. Позволяют курить. Любезное обращение»>16. Во второй раз он оказывается в психиатрической больнице.
3 апреля он всё ещё находился в реанимационном отделении. Отношение к нему медицинского персонала — лучше не представить. Опять капельница, после которой ему удалось каким-то образом раздобыть полстакана чего-то из спиртного. Надеюсь, что не водки. В его дневнике это событие обозначено чудом. Ему дозволена одежда. Аппетит у него по-прежнему не появился.
На следующий день, 4 апреля, состоялось переселение Венедикта Ерофеева из реанимационного отделения в обычную палату. К нему снова вернулось бодрое состояние духа. Он долго рассматривал за окном «клочки оттаявшей травы». Вечером его навестила Галина Носова. Принесла что-то из одежды, авторучку, очки и написанные им страницы пьесы. На следующее утро он рассортировал по порядку эту кипу бумаг и взялся за написание пятого акта. Кто-то из больных подошёл к нему и сказал: «У вас интеллигентное лицо»>17. Эту фразу он занёс в свой дневник. Из неприятных моментов того дня он зафиксировал «массу уколов», что, однако, нисколько не повлияло на его деловой настрой продолжить работу над пьесой.
Теперь я перейду непосредственно к цитированию последующих дневниковых записей Венедикта Ерофеева. Они не столь отрывочны и сумбурны, как предыдущие, мною пересказанные:
«6 апреля — вербная [Лазарева] суббота. Впервые съедаю всё меню. В ожидании гостей. Яны (Щедриной. — А. С.) нет. Нос[ова], Лён (Слава Лён, настоящее имя Вячеслав Епишин. — А. С.), его приятель. Куча приношений. Весело. Чудно. Но отбор для пьесы притормаживаю. Бессонница до 3-х ночи.
7 апреля — Вербное воскресенье. После бессонницы. Неутомим. Весь день — отбор для 5-го акта заканчиваю. Теперь можно переписать набело. Бодро и непоседливо. Аппетит — уже требую добавок. И снова бессонница до половины третьего.
8 апреля — переселение в спокойную палату. Стойкая благосклонность врачей. Позволено позвонить домой: требую от Нос(овой) прежних актов для ориентировки и “Москва — Петушки” для персонала. Вечером — Нос(ова). О приезде Бориса Ер(офеева). Как быть? За окошком валом валит снег.
9 апреля — весь день в отличном и победном настроении. Рыженькая Вал[ентина] под влиянием «М[осква] — П[етушки]»: “Я потрясена, Вен[едикт], книгой. Это обалденно, ваш юмор выше булгаковского” и пр. И даже не делает мне никаких уколов. И — разрешение на прогулки. 1-я прогулка. Тот самый садик и беседка. Всё-таки: четыре страницы пишу набело и вечером отдаю пришедшей Нос[овой]. Начало 5-го акта есть. Бессонница до 4-х.
10 апреля — снижение во всех отношениях. Раздражительность крайняя, и закончились чернила, и остервенение, и не на чем выместить. Прогулки в 4 ч. — в назначенное время появляется Нос[ова]. С ней по скамейкам: мне нужны стержни для работы, и таблетки для успок[оения]. Нос[ова] бежит в аптеку и возвращается с корвалолом. Засыпаю. Пропащий день.
11 апреля — ну вот и снова возрождён. Чистый четверг. Мне передают стержни. И — набело следующие 4 страницы 5-го акта. Холода и никаких прогулок. Вечером — весёлая встреча с Г[алиной] Нос[овой]. Отдаю ей написанное. Появляется Лён, дивится нашему мажору и утраивает его. Превосходно.
12 апреля — Страстная пятница. Ещё холоднее и снег за окном. Снова никаких прогулок. Короткий приход Нос[овой] — отдаю ей четыре страницы (9—12) 5-го акта. Нос[ова] в восторге. А у меня временная апатия, но продолжаю 5-й акт.
13 апреля — уже и солнце, но около нуля градусов. К приходу гостей готовлю очередные (13—15) страницы 5-го акта. Носова. Потом — Ирина Л. (отдалённо). Потом Тим. Потом — Л. Майкова. Все с приношениями и довольно оживлённо. Вечер — даю себе отдых от трагедии: “Контин.”, телевизор, грустно относительно Ир. Л.
14 апреля — Пасха. Прекращение ночных морозов. И деловое расположение духа. Прогулки запрещены, но при вытаскивании мусора, под солнцем всё-таки звоню Ю[лии] Р[уновой] (не видел с 14 февраля, не звонил с 28 марта). “Когда к тебе можно заехать?” — Р[унова] о занятости, перегруженности, о гостях, как всегда. Я — о своём житье вне Москвы и о писанине. “Ну, до свидания”. Она: “...Почему так спешно?” — “Да уж так. До свидания”. Кладу трубку. Весь день, отложив финал 5-го, сижу над 3-м актом. В один день весь его реконструирую, набело переписываю, все 14 страниц. Отлично.
15 апреля — снова процедуры, работы в реанимации. В 2 часа — Нос[ова]. Отдаю ей весь вчера написанный нахрапом 3-й акт. Нос[ова] в восторге: итак, остаётся только самый конец 5-го акта. Предисловие — посвящение. Вечером гости — Нос[ова] со своей Ольгой, Ольга с шоколадом, Нос[ова] к Мур[авьёву] с материалами. Чуть позже — ещё гость, через окошко — Мельник[ов] (Николай Болдырев, сын С. А. Мельниковой. Ерофеев называл его Мельниковым по фамилии матери. —
