Вельская пастораль - [2]

То шли на пикник с помпезным лозунгом: “Нарушение государственной границы Российской Федерации” (sic!). А что поделать, коли уфимский аэропорт по статусу международный, то бишь представляет собой сектор госграницы. Запасались выпивкой, едой и одеяло брали, ехали в аэропорт, там, в километре ходьбы перебирались на летное поле и в лесополосу, отдыхали там, “шифруясь” при виде машин патруля, а к вечеру лезли через забор обратно… И статья “за нарушение границы” приятно щекотала нервы.

Они жили играючи. Они жгли эту жизнь.

Сегодня, гоняя с Вовчиком по ночной Уфе (понтовую “девяносто девятую” тот урвал у отца), Эдик взахлеб пересказывал увиденное:

– …И представляешь, натурально, держит кости в руках! И говорит, что эти кости по всему лесу валяются, сколько их ни собирали за десять-то лет. Ну и другие приколюхи всякие, железки там…

– Где это, говоришь?

– Да час-полтора от Уфы. На симскую электричку садимся, и…

– Не, ну в принципе можно попробовать.

– Я и говорю: поехали! Будет у нас экспедиция. Вылазка на местность.

Может, чего интересненькое найдем! Да и просто, считай, пикник в таком месте. Буквально на костях! Вокруг обломки лежат…

– Креативненько! – пропел Вовчик козлиным голосом, вывернул руль, и шины взвизгнули на повороте, и плевать на вспышки-воспаления светофоров.

IV

Анна начала сборы с вечера, а великовозрастная сестра сидела тут же, в пошлый красила ногти, помогала советами, комментариями, словом, гадила по мелочи.

– Я возьму твою толстовку, – заявила Анна.

Сестричка аж оторопела от такой наглости:

– Толстовка-то тебе зачем?! Жара такая…

– Мы же на природу поедем! Куда-то далеко за город. У нас креативный пикник – (тут сестра закатила глаза и вся изошлась в сарказме) – в лесу будет.

– Ну и надела бы свою куртку.

– Ты что! Эту?! Да в ней только картошку в колхозе копать! А не на мероприятие с приличными людьми…

Сестра разгоготалась:

– А, Эдик твой преподобный, что ли, там будет? Для него наряжаемся?

– и она распевала дурашливо: – Ах наш милый Эдичка, как же мы в вас влюблены… А вы на нас и не смотрите…

Тут ария обрывалась, так как в автора-исполнителя полетела подушка, а потом и еще какие-то вещи и предметы средней степени тяжести, а сестра визжала, и гоготала, и глупо трепетала кистями (рук) с непросохшим лаком, не имея сил отбиться.

Победа, и Анна пихает роскошную толстовку от Gucci к себе в рюкзачок.

– Да, и плеер я тоже возьму.

– Э! Подруга дней моих суровых! Совсем сдурела, что ли? – и сестра вернулась к нормальному (прокуренному) голосу. – Я правильно поняла?

Ты хочешь потащить в этот ваш сраный лес цифровой плеер Grundig?

Который стоит больше, чем мы с тобой вместе взятые? Ты с какого дуба рухнула? А, красавица?

– Меня просто Эдик попросил…

– Ах Эдик! Ну конечно! Это же меняет дело! Слова нашего кумира – закон! – разгоготалась по второму кругу. – “Эдик попросил”! А больше ничего не просил пока, нет?..

– Заткнись!

– Конечно, мы же так очарованы…

Ржание, кидание, трепетание ярко-красными ногтищами и крики

“Девочки, потише!” – из дальней комнаты, где мать бескровными пальцами натирает себе анемичные виски.

V

Когда-то “ЭР-2”, рижские электровозы, тягали поезда по всей счастливой советской стране. Через сорок лет старички стали уставать, задыхаться, с бельмами на стеклах, – да других-то нет!

Пятидесятыми годами от них веет за версту, и этим они очаровательны.

Вся морда электровоза в архитектурных излишествах, звезды да пудовые стальные росчерки. А в вагонах почерневшие заклиненные рамы, сложенные из досточек сиденья с ручками (лак!), толстенного стекла колпаки под потолком…

До конечной станции часа два всего, но, может, для старичков и это тяжело, особенно когда садисты-огородники штурмуют. Впрочем, этим утром буднего дня народу было мало, и поезд весело катил, и восходящее солнце еще не жгло в слепенькие стекла.

Наша прогрессивная компания (три молодых человека и две девушки), едва появившись в вагоне, одним видом своим эпатировала, что было несложно, здешнюю преклонно-огородную публику. Так, например, друг

Вовчика (Анна никак не могла запомнить имя этого типа) умудрялся читать журнал “Птюч” в глухих солнцезащитных очках.

– Сынок, а тебе не темно? – вклинился живенький дед, как это принято, “с лукавинкой”.

Ни один мускул не дрогнул на лице героя.

– Он у нас слепоглухонемой, – ответил Вовчик с такой клинической серьезностью, что дед пересел.

Эдик слушал цифровой плеер, туманно глядя куда-то в проносящиеся кусты со скелетинами-мачтами, а Анна сидела рядом, ничем не выдавая

“чуйств”, обеспокоенная только, что духи сестры не совсем выветрились из понтовой толстовки. Впрочем, пару раз она своего героя потревожила.

В первый – задумчивым рассуждением якобы в никуда:

– Ну найдем мы, допустим, кости. И что мы с ними делать будем?

Эдик озадачился и даже наушники снял.

– А куда журналисты НТВ девали? – только и нашелся он.

– Может быть – сдали властям? – Вовчик, шутливо-патетически.

Эдуард надел наушники, подумал и опять снял:

– А если будет целый череп, я его дома залью оловом и поставлю на стол. Концептуально же.

Как это и бывает с женщинами, Анна, с одной стороны, ужаснулась, а где-то в глубине теплою волной восторга: ах, какой он…