Великолепная десятка. Выпуск 2 - [4]

Серые мужчины в кителях, лица, точно влажная земля, шли вперёд по улицам посёлка, громогласно родину хуля. Призвала, мол, родина идти, молча флягу прицепив к груди, башмаки стоптать совсем без толка, шапку потерять на полпути. А когда закончатся строи, те, кто шеи сохранит свои, по медали памятной получат за кровопролитные бои. Чёрные сверкали сапоги, были подполковники строги, над строями собирались тучи по щелчку божественной руки. Впереди несли большой портрет, лето продолжалось на дворе, на портрет смотрела исподлобья девочка в собачьей конуре. На портрете было так темно, как в ночном закрывшемся кино. Вперивши в портрет глаза холопьи, мама с папой пялились в окно.

Пёс скулил, рычал, бросался вслед, молоко стояло на столе, девочка смотрела на солдата, а солдат смотрел на пистолет. Пристрелить бы, думал, к чёрту пса, щурил близорукие глаза, только строй ушёл вперёд куда-то, распустив знамёна-паруса. Тем солдатом был, признаюсь, я. У меня была своя семья – мама, папа, младшая сестрёнка, пёс, петух, корова и свинья. Я прошёл все земли до конца и поймал собой кусок свинца, три недели я ходил по кромке, только смерть простила подлеца. Я вернулся, мать поцеловал, посмотрел на старый сеновал, на конюшню, на амбар сгоревший. А отца – убили наповал. Выросла сестрёнка – хоть куда, эта замуж выйдет без труда, профиль – хоть сейчас на стенку вешай, прямо не сестрёнка, а звезда.

Только ежегодно в сентябре вспоминаю сцену: на заре смотрит на солдат, идущих строем, девочка в собачьей конуре. Смотрит, и глаза её пусты, я боюсь подобной пустоты, мы же проходили как герои, а она предвидела кресты. Впереди несли портрет вождя, берегли от ветра и дождя, но от взгляда девочки из будки не смогли сберечь, прости, дитя. Мы тебя не поняли тогда, стрекотала в ручейке вода, на лугу светились незабудки, нам казалось: не придёт беда. Девочку убили через год. Шла чужая армия вперёд. Псу пустили в лоб покатый пулю, девочке – такую же в живот. В церкви – одинокая свеча. Хочется напиться сгоряча, в конуре пустить слезу скупую. И обнять собаку. И молчать.

Надежда Деглин. Ветер в голове

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

В твоей рубашке

Вспомню голос – опять по спине мурашки!

То горю, то дрожащая, замерзаю.

Походить бы по дому в твоей рубашке,

Улыбаясь и яблоко догрызая…

Ни о чём не жалеть, без беды и быта,

Без вчера или завтра – разборы после!

Я как вешнее небо – чиста, открыта.

Про другое (других) и не помню вовсе!

Только раз!

Но не ты прочитаешь строки…

И другая в рубашке по дому бродит…

И другой меня гладит, ладошка лодкой —

Нас другие любят. И мы их, вроде…

Несвобода

Ты по-кошачьи тих, на грани слуха

шуршащие штрихи твоих шагов …

Закрыть глаза. Поймать твой вздох у уха,

Твой в шею поцелуй… Помилуй, бог!

Ты облаком волос моих окутан,

В плен ароматов и вибраций взят,

Разбилось время градусником ртутным,

Рассыпалось и испаряет яд…

Отравлена! В руках твоих слабею,

Во власти чувств, у пропасти страстей…

Так в небо нитка отпускает змея —

И он, бессильный, бесится на ней.

Не ждать тебя, не верить – не могу я!

Хоть иногда почувствовать спиной

Пьянящее движенье поцелуя

И нить судьбы, бегущую за мной!

Потеряшка

Мокрый нос и глаза с печалинкой,

уши – шёлк, на бедре проплешина…

Ты кого не нашёл, мой маленький?

Кем собачье счастье обещано?

Хмуришь лоб, словно слов значение

для тебя – не единой песнею.

Осторожней, толкнут качелями!

Так и бродим мы, неизвестные…

Хлеб не ешь? Колбаса не куплена,

вот котлеты пожуй вчерашние.

Мы с тобою – ничьи. Беспутные.

Безнадёжные. Потеряшки мы…

Александр Ланин (Thorix). Сказки

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

Тень

У тени моей, у подлинной, фигура и стать – не те,

Но все мои сны и подвиги – мазки на её холсте.

Она не плывёт по улице, цепляясь за фонари.

Она говорит без умолку (пожалуйста, говори!)

У тени моей, у истинной – ни трещинки на стене,

И нрав у неё неистовый. И много своих теней.

Она не меняет правила, не правя и не виня.

Она веселей и праведней, она красивей меня.

Стою на траве под облаком, царапиной на ключе.

Похож на неё не обликом, а даже не знаю, чем.

Она мне верна? Ещё чего! Но я у неё один.

И след от её пощёчины невидим и несводим.

Взрыв

Это было, когда подвернулась опора моста —

Заметались стада под растерянный оклик пастуший,

И топтали собак, исступлённо, до пены у рта,

И прогнулась вода под железобетонною тушей.

Генерал улыбался, сверкая подзорной трубой,

Диверсанты вели разговор о взрывчатке и бабах —

Нет резона делить направляющихся на убой

На собак и овец, да и просто на сильных и слабых.

И краснела река, не умея беду искупить,

Каменея лицом через мутную толщу забрала,

Отмывая случайную кровь от овечьих копыт

И случайную грязь от высоких сапог генерала.

То ли дело карающих лап, то ли вымытых рук —

В перекличках газет затерялись догадки и враки…

Говорят, пастуху кто-то кинул спасательный круг.

Говорят, он уплыл.

На овце.

Под конвоем собаки.

Красная Шапочка

Густой и дремучий лес.

Деревья – гангстеры в чёрных пальто,

Каждое при стволе.

Здесь не удастся нарвать цветов.

Здесь, если ты упал,

Не дадут закурить, не нальют вина.

По лесу бежит тропа,