Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг. - [75]
Во время встречи великий князь «громко» зачитал письмо, оконченное еще 4 февраля, которое он хотел послать Николаю II, но передал ему лично при встрече, «после прочтения дополнял все мои положения долгими доказательствами, уверял, что мое письмо отражает настроение громадного большинства»[629]. Анализ первой части этого послания, написанного вскоре после убийства Г.Е. Распутина, был приведен в предыдущей главе. Январская часть письма написана в два приема – 1 и 25 января[630]. Сначала автор размышлял о состоявшихся к тому времени назначениях и причинах выбора таких кандидатур. Он писал, что не может понять, с чем Николай II и его советники борются и чего добиваются. «Можно подумать, что какая-то невидимая рука направляет всю политику так, чтобы победа стала немыслимой»[631]. В заключении этой части он указывал, что успокоить страну может лишь «правительство доверия» и «широкая свобода общественным силам, при строгом контроле, конечно»[632]. Такие формулировки практически полностью повторяли формулировки Прогрессивного блока.
Второй январский отрывок было связан с тем, что «недовольство росло с большой быстротой, чем дальше, тем шире становилась пропасть» между царем и его народом, то есть, с точки зрения великого князя, теми, кто понимал народные нужды. В пользу перемен он приводил внешнеполитические аргументы: пример управления в союзных странах и дружественное отношение с бывшими противниками России – Англией и Японией. Наконец, великий князь подкрепил свое мнение адресом новгородского дворянства. В заключение он пришел к выводу, что «правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию»[633].
Контент-анализ{9} позволяет говорить о том, что основным мотивом обращений Александра Михайловича служила его тревога по поводу взаимоотношений царя и правительства, с одной стороны, и народа и России – с другой. Дальнейшее сохранение подобного положения грозило революцией, а это угрожало и самому существованию великокняжеской фамилии, и Александру Михайловичу лично.
Во время их разговора император был совершенно пассивен, лишь изредка вставлял свои возражения, но «без убеждения…Ники был третьим лицом, в присутствии которого обсуждались действия, он больше занимался своей черкеской, поправлял полы, слушал»[634]. Но это не помешало Александру Михайловичу сказать, что «вмешательство императрицы в дела управления приносит престижу Ники и народному представлению о Самодержце вред». Далее он продолжал, что «каким бы ни был врагом парламентских форм правления в России, он был бы убежден, что если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Ники и облегчил его задачу». Закончил он разговор следующими словами: «Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе со своим мужем, но не забывайте о нас! Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть»[635]. Примечательно, что позиция великого князя, во всяком случае по отношению к Александре Федоровне, полностью совпадала с позицией вдовствующей императрицы и, видимо, была с ней согласована. «Если бы только Господь открыл глаза моему Ники и он бы перестал следовать ее ужасным советам. Какое отчаяние! Все это приведет нас к несчастью»[636] (подчеркнуто в тексте оригинала. – Е.П., К.Б.), – писала вдовствующая императрица.
Вспоминая об этом визите, А.А. Вырубова писала: «Нового великий князь ничего не сказал, но потребовал увольнения А.Д. Протопопова, ответственного министерства и устранения государыни от управления государством»[637]. Парадоксально, что при этом великий князь и императрица сошлись во мнениях относительно двух вопросов, поднятых самим А.Д. Протопоповым: необходимости отчуждения земель помещиков в пользу крестьян и предоставления равноправия евреям[638]. По этим вопросам возражал как раз сам Николай II, который утверждал, что «пока немцы на русской земле, он никаких реформ проводить не будет»[639]. Таким образом, основные разногласия происходили из-за личностей, находившихся у власти, а не из-за программных вопросов.
Разговор носил эмоциональный характер. Согласно Александру Михайловичу, он зачитывал письмо «громко»; по его воспоминаниям, императрица «вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне показалось, что я должен изменить свою манеру говорить». Этой манерой оказалось «кричать… в страшном гневе»[640].
Александр Михайлович вспоминал, что после холодного прощания с Александрой Федоровной он и Николай II вышли в другую комнату, где разговор продолжался еще двадцать минут[641].
«Великий князь ушел чернее ночи, – писала А.А. Вырубова, – и вместо того чтобы уехать из дворца, отправился в большую библиотеку, потребовал себе перо и чернила и сел писать письмо. Окончив, он передал письмо на имя великого князя Михаила Александровича и отбыл»
