Великое восстановление наук. Разделение наук - [15]

Другой недостаток, свойственный ученым, который, пожалуй, легче извинить, чем отрицать, состоит в том, что они, как правило, с трудом приспосабливаются и сходятся с теми людьми, с которыми им приходится иметь дело или жить. Этот недостаток возникает по двум причинам. Первая причина -сама возвышенность их духа, из-за которой им очень трудно снизойти до отдельного человека (даже заметить его). Ведь это слова любящего, а не мудреца: "Каждый из нас друг для друга достаточно интересное зрелище"[40]. Но я все же не отрицаю, что тот, кто не может одинаково хорошо сужать или расширять свои духовные интересы, подобно тому как можно сужать или расширять зрачок глаза, лишен весьма важной способности, необходимой для практической жизни. Вторая же причина -- это их честность и простота, что, однако, доказывает в них не столько недостаток способности суждения, сколько избирательность этой способности. Ведь истинные и правомерные пределы внимания к другому человеку не простираются дальше, чем это необходимо для того, чтобы познать его характер, с тем, чтобы можно было обращаться с ним, не оскорбляя этим обращением, помогать ему советом, если нужно, и в то же время во всем обезопасить самих себя; но копаться в чужих переживаниях для того, чтобы потом оказывать на человека давление и заставлять его подчиняться чужой воле, -- это свойственно людям не очень-то честным, но, напротив, хитрым и двоедушным; и если в дружеских отношениях это позорно, то по отношению к правителям это означало бы также и нарушение долга. Действительно, восточный обычай, по которому считается недопустимым смотреть на царей, хотя внешне и представляется варварским, однако по существу своему очень верен: ведь не подобает подданным с любопытством пытаться проникнуть в мысли своих правителей, которые следуют неисповедимым заповедям Священного писания.

Остается еще один недостаток, весьма часто приписываемый ученым людям, и им я закончу рассмотрение этого вопроса. Речь идет о том, что ученые не всегда заботятся о соблюдении приличий в вещах, по существу незначительных и внешних (выражение лица, жесты, походка, манера разговаривать и т. п.). А на основании этих мелких и несущественных недостатков невежественные люди делают заключение о всей деятельности ученых, затрагивающей вещи гораздо более важные и серьезные. Но подобного рода суждение глубоко ошибочно. Более того, таким людям полезно напомнить относящиеся к ним слова Фемистокла, который, когда его попросили сыграть на лире и спеть что-нибудь, ответил хотя и весьма высокомерно, но в высшей степени удачно: "Я хотя и не умею играть на лире, но достаточно хорошо знаю, как маленький город превратить в великое государство"[4][1]. И вне всякого сомнения, существует много людей, прекрасно владеющих наукой политики, которые, однако же, в повседневной жизни и в частных взаимоотношениях более неопытны, чем кто-либо другой. Вообще всем тем, кто порицает ученых с этой точки зрения, следует напомнить о той похвале, которой удостаивает Платон своего учителя Сократа, по его словам весьма напоминающего баночки торговцев лекарствами, на которых снаружи нарисованы обезьяны, совы, сатиры, внутри же содержатся драгоценные жидкости и великолепные лекарства, иными словами, он заявляет, что в нем, в его внешности есть некоторые несерьезные и даже уродливые черты, которые и бросаются прежде всего в глаза толпе и служат предметом сплетен, но глубины его духа заключают в себе величайшие способности и добродетели[42]. Итак, о нравах ученых сказано вполне достаточно.

Между тем хочется напомнить о том, что мы вовсе не стремимся брать под защиту некоторые недостойные и грязные обычаи ученых, которыми они позорят и бесчестят и самих себя, и науку: я имею в виду обычаи, которые были присущи римским философам позднего периода, жившим в семьях богатых римлян, питавшимся с их стола и с полным основанием называемым бородатыми паразитами. Такого рода философа великолепно изобразил Лукиан: знатная матрона пожелала, чтобы этот философ возил в коляске ее мальтийского щенка, и, так как он делал это очень старательно, но не очень достойно (indecenter), мальчик со смехом сказал: "Боюсь как бы наш философ из стоика не превратился в киника"[43]. Но прежде всего ничто не наносит такого вреда достоинству науки, как грубая и отвратительная лесть, на службу которой весьма многие, и не только люди невежественные и неученые, поставили свои перья и таланты, превращая, как говорит Дю Бартас[44], "Гекубу в Елену, Фаустину в Лукрецию". Мне также не очень нравится принятый теперь обычай посвящать книги какому-нибудь покровителю, ибо книги, особенно те из них, которые достойны этого имени, должны считать себя в услужении лишь у истины и разума. Значительно лучше поступали древние, которые обычно посвящали свои сочинения только друзьям и сверстникам или даже ставили на них имена этих друзей; ну а если иной раз и посвящали свой труд царям и знатным людям, то это делалось только тогда, когда содержание книги было близко этому лицу. Впрочем, этот обычай и подобные ему заслуживают скорее порицания, чем защиты.