Великое посольство - [40]
Шах велел посольским людям сесть за скатерть, а по обе стороны от себя усадил Кузьму и Никифора. Перед шахом стояла большая русская фляга с русским вином, и шах потчевал тем вином гостей. Потом поднялся из-за стола, а когда вслед поднялись и посольские люди, то не дал им встать. А сам обратился к Кузьме:
— Мне донесли, что ваши люди, будучи тяжело больны, не сходили с коней и продолжали путь на Казвин. Верно ли это?
— Верно, — отвечал Кузьма.
— И будто даже умирающие, ухватившись за конскую гриву, держались в седле до привала? И случалось, что их мертвыми снимали на привале с коней? И будто сам великий посол, умирая, не пожелал остаться в Лангеруде и приказал нести себя дальше?
— Верно, — отвечал Кузьма. — Трудный был путь.
— Трудный? — шах обернулся к Мелкуму. — Слыхал? Вот какие верные люди у брата моего… Что? — вскричал он гневно, хотя Мелкум молчал, опустив свою большую голову. — Говори!
И Мелкум, не поднимая головы, сказал:
— У светоча мира, шахиншаха, тысячи тысяч верных слуг, готовых умереть по первому его слову…
— Знаю, язык без костей, — ворчливо произнес шах и опять обратился к Кузьме. — Скажи мне, кто ты у себя в стране? Какое место занимаешь среди царских слуг?
— Я простой воин в царском войске, — отвечал Кузьма. — Стрелецкий десятник.
— Скажи мне имя твое.
— Кузьма.
— А эти? — Шах обвел рукой всех сидящих за столом посольских людей. — Кто они такие?
Кузьма сказал о каждом.
— Так как же посмели вы, — неожиданно вскричал шах, снова приходя в гнев, — как посмели вы, последние люди в своей стране, не быть у моей, шаховой, ноги, когда самые знатные вельможи чужих земель за великую честь такое для себя почитают?
— Вот и я говорил им о том же, светоч мира, славнейший из славных! — вставил свое слово Мелкум.
Серега, запинаясь от страха, перевел слова шаха.
— Выслушай меня, шахово величество, — твердо начал Кузьма, чуть побледнев в лице. — У своего государя-царя мы, может, и последние люди, а для тебя, не прогневайся, первые. Мы перед тобой Москву представляем, и что нам в бесчестье, то и всей земле русской в поруху. Не в обиду тебе говорю, шахово величество, не в обиду и прими мое слово! Хоть и не послы мы и посольского дела справлять не можем, а все же от лица Москвы пришли мы в твое царство не с враждой, а с любовью и дружбой!
Шах молчал, тяжело дыша.
Но вот на его лице появилась улыбка, и он ласково обнял Кузьму за плечи.
— Спасибо тебе за смелый ответ, — сказал шах от души. — Вижу, не только в великих землях сила державы вашей, не только в богатстве, в огненном бое. В людях ее сила!
И, придя в веселое расположение, шах стал спрашивать, где на Руси водятся кречеты.
— Во многих местах нашей земли водятся кречеты, — отвечал Петр Марков. — И в Холмогорах на Двине, и на Белом озере, и в далекой Сибири.
— Сибирь… — повторил шах и снова спросил у Кузьмы. — А велика ли сибирская земля?
— Очень велика, шахово величество. Велики и многоводны реки сибирские, безмерны леса, высоки до небес горы, бескрайни степи.
Шах недоверчиво взглянул на Кузьму:
— Уж не рассказываешь ли ты мне сказки о своей стране, как это в обычае у послов?
— Я не посол, шахово величество, — спокойно ответил Кузьма, — и посольские обычаи мне неведомы. Я воин и просторы сибирские изведал, сидя в конском седле, гоняясь за злым Кучумом-царем.
— Вижу, ты правду говоришь мне, — милостиво сказал шах. — О Кучуме-царе, верно, слышал и я. Где же он сейчас, Кучум?
— Сейчас не скажу, жив ли даже, а года три тому, бегая от государевых людей, промышлял он грабежом да разбоем.
— А идет ли какой доход Москве от сибирской земли? — спросил шах. — Ведь земля эта пуста и безлюдна!
— Нет, шахово величество, не пуста земля сибирская, а устроена. По великой Оби-реке и другим сибирским рекам поставили государевы люди больше тридцати городов, и старых городов было там до двухсот. И живут ныне в Сибири многие государевы воеводы, и на житье устроены там многие дети боярские, и казаки, и стрельцы. И дань с сибирской земли идет Москве немалая: соболи, и лисицы черные, и иной зверь всякий…
— Да-а, — медленно произнес шах, — поистине велика и богата земля ваша…
Не успел шах кончить речь свою, как перед ним встал юный персиянин, бесшумно взбежавший по лестнице.
— Чего тебе? — строго спросил шах.
— Посол султана просит предстать пред твои светлые очи, славнейший из славных!
— Пусть войдет, — сказал шах и кивнул Мелкуму, который тут же сошел с лестницы, навстречу послу.
Серега шепотом перевел сказанное посольским людям, и поп Никифор, помня о наказе, вопросительно взглянул на Кузьму: не дозволено посольству находиться у шаха в одно время с послами других государей! Но Кузьма, видать, решил по-иному и на взгляд попа не ответил…
37
Двое юных дворян в сопровождении Мелкума ввели под руки в палату пожилого, дородного турка в богатой одежде и помогли ему подняться по лестнице.
Остановись перед шахом, турок пал ниц, поцеловал туфлю шаха и тяжело поднялся. Шах рукой указал турку место вдали от себя, и турок хмуро уселся у самого края скатерти.
— Я скажу тебе сейчас, Кузьма, — заговорил шах, — о чем ты задумался. Ты спрашиваешь себя: почему посла султана во дворец шаха вводят под руки, а московские должны сами идти? Угадал?
