Великое посольство - [36]
— Выходит, полезный он шаху Аббасу человек? А ты говоришь…
— Вот и говорю: есть шаху от него польза. Так ведь другие английские люди такую же помощь шахову недругу, султану, оказывают!
— Хитрое дело, — проговорил Кузьма. — А что же, шах о том разве не знает?
— Как не знать — знает, — усмехнулся Хаджи-булат, и в умных его глазах зажегся веселый огонек. — Наш шах великий, мудрый правитель. Он от каждого берет, что можно взять. Настанет день, и недруги наши поймут, что обманулись они в своих коварных расчетах…
Кузьма смотрел на Хаджи-булата и дивился, как гордо блестели глаза старика.
«Видать, верной души человек, — думал Кузьма. — Этот родной земли не предаст, а значит, и к нам, московским посланцам, явился с добром!»
— А английские купцы, которые здесь торговлю ведут, заодно с Антони Ширли против вас умышляют, — продолжал Хаджи-булат.
— Об этом нам ведомо, — важно сказал Кузьма. — И о турецких происках, и об англинских. Ты вот что скажи: чего им от нас нужно?
— Чего нужно? И английские и турецкие люди узнать хотят, нет ли в грамотах ваших чего о торговых делах. Но всего важнее им узнать, за каким большим государским делом великие послы в персидское царство пришли, какую помощь сулит Москва шаху…
— Разве ж не знают они, что мы не послы, посольства справлять не можем и царских грамот читать не смеем?
— Что ж, что знают? Грамоты с вами, а в грамотах все и сказано…
— Правильно говоришь ты, Хаджи-булат. Вот и я так думаю: они хотят до грамот добраться.
Когда ушел старый персиянин, Кузьма подошел к Ивашке и больно стукнул его согнутым пальцем по лбу.
— Теперь понял, …дурень, чего ради поил тебя тот, на майдане?
— По-онял…
— То-то и оно! В таком деле чуть оступишься — в иуды-предатели угодишь.
34
В ожидании прибытия шаха поп Никифор продолжал изо дня в день читать людям вслух наказ. Как-то и Вахрамеев послушал часок-другой, да заскучал.
— Чего слушать-то? — сказал он со злостью. — Назвался Куземка, смерд окаянный, послом, пусть сам и лезет в шахово пекло! А мое дело — сторона. Буду в Москве — все расскажу в Посольском приказе, если только сам шах Куземкину голову не отсечет…
Отстал и Петр Марков, кречетник.
— И того хватит с меня, что упомнил, — сказал он. — А то ум за разум зайдет…
Зато Ивашку словно бы подменили: сидит себе тихо да смирно и старается запомнить то, чего ему, простому стрельцу, и вовсе не нужно.
— А ну, постой, поп, повтори, — останавливал он порой Никифора. — Как крымского-то царя кличут? Гзы-Гиреем, что ли?
— Казы-Гиреем, — поясняет поп и продолжает: — «…А в ответ послам говорить: крымский-де Казы-Гирей царь перед великим государем нашим неправды многие показал, а после того…» — Поп умолкает, вскидывает волосатую голову и насмешливо глядит на Ивашку: — А тебе-то, Ивашка, какая корысть, что Казы-Гиреем крымского царя кличут? Иль в зятья к нему метишь?
— Зачем в зятья, — сердито отзывается Ивашка. — Может, воевать с ним, супостатом, придется…
Однажды к вечеру прибежал на подворье Хаджи-булат.
— Дело-то какое! — крикнул он писклявым голоском. — Приехали от шаха в Казвин ратные люди и привезли голову курдистанского царя и других голов двести, и поставили их на майдане на копьях. А шах, говорят, весел и радостен, он с войском своим город Курдистан захватил и сам голову их царя отсек… Слышите? — Хаджи-булат поднял сухую старческую руку, и все услышали вдруг в вечерней тиши какой-то ровный, тревожный шум. — То в накары бьют и в трубы играют. И так три дня и три ночи будут бить и играть, пока шах в Казвин не прибудет…
Едва ушел Хаджи-булат, как на подворье явился Алихан, пристав.
— Близится шахиншах, светоч мира, к Казвину! — выкрикнул он прерывающимся голосом, едва распахнув дверь. — Готовьте грамоты и подарки царские шахиншаху! Готовьтесь сами — его шахово величество может потребовать, чтобы вы предстали пред его светлые очи!
С этими словами Алихан выбежал из покоя.
— Эк, суматошный какой, — повел плечами Кузьма. — Со страху, что ли, или с нечистой совести…
Когда Вахрамеев узнал о скором прибытии шаха в Казвин, он примирительно заговорил с Кузьмой:
— Вот что, Куземка, если покличет нас шах к себе, то уж и я пойду. А?
— Чего ж не пойти? Иди.
— Все ж лестно шаху с боярским-то, княжеским родичем…
— Конечно, лестно… Может, один и пойдешь, к шаху-то, если покличет?
— Что ты, Куземушка! — испугался Вахрамеев. — Уж лучше вместе… Вдруг да язык к гортани присохнет? Бывает же.
— Бывает. Да оно, может, и лучше…
— Это что — лучше-то? — нахмурился Вахрамеев. — Кому лучше-то? — Он перешел на крик. — Думаешь, рабья душа, я один посольского дела не справлю? Спра-авлю! Я-то знаю, чего ради ты, смерд, наперед лезешь, — шаховы подарки себе взять удумал, вот и хочешь в послы пробраться! На-ка, выкуси! — и он показал Кузьме фигу. — Вот накажу Алихану, чтобы шаховы дары среди нас по породе делил…
— Ах ты, гадина! — тяжело выговорил Кузьма. — Люди муку смертную приняли, жизни лишились, а он, иуда, за шаховы дары посольскую честь предает…
Все вскочили с мест и угрожающе закричали на Вахрамеева.
А Ивашка медленно поднялся с лавки и двинулся на него со сжатыми кулаками. Вахрамеев, не спуская с Ивашки испуганных глаз, попятился к двери, затем взвизгнул вдруг, проворно повернулся и под общее улюлюканье побежал, переваливаясь, прочь из палаты.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Опубликованный в 1929 роман о террористе Б. Савинкове "Генерал БО" переведён на немецкий, французский, испанский, английский, польский, литовский и латышский. Много лет спустя, когда Гуль жил в Америке, он переработал роман и выпустил его под названием "Азеф" (1959). «На первом месте в романе не Азеф, а Савинков… – писала в отзыве на эту книгу поэтесса Е. Таубер. – Пришёл новый человек, переставший быть человеком… Азеф – просто машина, идеально и расчётливо работающая в свою пользу… Более убийственной картины подпольного быта трудно придумать».
В книге две исторических повести. Повесть «Не отрекаюсь!» рассказывает о непростой поре, когда Русь пала под ударами монголо-татар. Князь Михаил Всеволодович Черниговский и боярин Фёдор приняли мученическую смерть в Золотой Орде, но не предали родную землю, не отказались от своей православной веры. Повесть о силе духа и предательстве, об истинной народной памяти и забвении. В повести «Сколько Брикус?» говорится о тяжёлой жизни украинского села в годы коллективизации, когда советской властью создавались колхозы и велась борьба с зажиточным крестьянством — «куркулями». Книга рассчитана на подрастающее поколение, учеников школ и студентов, будет интересна всем, кто любит историю родной земли, гордится своими великими предками.
«Стать советским писателем или умереть? Не торопись. Если в горящих лесах Перми не умер, если на выметенном ветрами стеклянном льду Байкала не замерз, если выжил в бесконечном пыльном Китае, принимай все как должно. Придет время, твою мать, и вселенский коммунизм, как зеленые ветви, тепло обовьет сердца всех людей, всю нашу Северную страну, всю нашу планету. Огромное теплое чудесное дерево, живое — на зависть».
«Посиделки на Дмитровке» — сборник секции очерка и публицистики МСЛ. У каждого автора свои творческий почерк, тема, жанр. Здесь и короткие рассказы, и стихи, и записки путешественников в далекие страны, воспоминания о встречах со знаменитыми людьми. Читатель познакомится с именами людей известных, но о которых мало написано. На 1-й стр. обложки: Изразец печной. Великий Устюг. Глина, цветные эмали, глазурь. Конец XVIII в.
Во второй том вошли три заключительные книги серии «Великий час океанов» – «Атлантический океан», «Тихий океан», «Полярные моря» известного французского писателя Жоржа Блона. Автор – опытный моряк и талантливый рассказчик – уведет вас в мир приключений, легенд и загадок: вместе с отважными викингами вы отправитесь к берегам Америки, станете свидетелями гибели Непобедимой армады и «Титаника», примете участие в поисках «золотой реки» в Перу и сказочных богатств Индии, побываете на таинственном острове Пасхи и в суровой Арктике, перенесетесь на легендарную Атлантиду и пиратский остров Тортугу, узнаете о беспримерных подвигах Колумба, Магеллана, Кука, Амундсена, Скотта. Книга рассчитана на широкий круг читателей. (Перевод: Аркадий Григорьев)
Повесть «У Дона Великого» — оригинальное авторское осмысление Куликовской битвы и предшествующих ей событий. Московский князь Дмитрий Иванович, воевода Боброк-Волынский, боярин Бренк, хан Мамай и его окружение, а также простые люди — воин-смерд Ерема, его невеста Алена, ордынские воины Ахмат и Турсун — показаны в сложном переплетении их судеб и неповторимости характеров.