Великое посольство - [35]
— Скажи ему, — наказал он, — что у нас на Руси своих воинов хватает, да и храбрости воинам нашим не занимать.
— А еще скажи, — сердито добавил Петр Марков, — что эдакий воин без роду-племени не то что золота, а и гроша медного не стоит!..
— Нет, того не говори, Серега, не надобно, — сказал Кузьма. — То ему в обиду и посольству не в пользу.
Выслушав Серегу, воин поднялся с лавки, кивнул на дверь, за которой скрылся Вахрамеев, и спросил: может ли он теперь, после слуг посольских, поговорить с самим царским послом?
— Скажи ему, Серега, нельзя, — отвечал Кузьма. — Великие послы умерли, остались только слуги посольские, числом четверо. И что трое из них решили, того одному не отменить, будь он хоть в золотом кафтане.
В ответ воин поклонился и вышел из покоя.
— Хо-ро-ош! — протянул поп. — Шагает, так земля дрожит. Жаль, не нам достался, старый петух! Да ничего, я другого хвата тут прикормил, поумнее. Покличь-ка, Кодинька, Хаджи-булата. Он на дворике ждет, небось притомился…
33
— Кто такой? — спросил Кузьма.
Прежде чем Никифор успел ответить, чернец Кодя ввел в покой старого, низкорослого персиянина, с маленьким, словно детским, личиком и громадным носом, с добрыми и умными глазами.
— Хаджи-булат, — сказал персиянин писклявым голоском, обвел посольских людей спокойным, внимательным взглядом и остановил его на Кузьме. — Добр здоров, боярин…
— Кто такой? — вновь спросил у Никифора Кузьма, невольно улыбнувшись в ответ. — Чего ради прикормил-то его?
— Нужный человечишко… — важно сказал поп. — В дворниках состоял при подворье. А здесь четыре года назад жил князь Звенигородский, Ондрей Дмитриевич, великий посол московский к шахову величеству. Вот кто такой! — И поп поднял кверху указательный палец.
— По-нашему понимает?
— Почти что и нет.
— Как же ты с ним объяснился?
— А вроде как немые разговаривают. Явился он и говорит: стало мне известно, что послы ваши в пути умерли. — Поп закатил глаза, запрокинул голову. — Трудненько вам тут, говорит, приходится, простым людям, без привычки к посольскому делу, да ничего, говорит, помогу. — Поп горестно склонил голову, затем ободряюще заулыбался и потрепал себя рукой по плечу. — С князем, говорит, с вашим, Звенигородским знаком был. — Поп по-смешному скорчился и бормотнул писклявым голосом: — Я, Хаджи-булат, князь Зенигор служиль! Гордый, говорит, князь был, самому царю друг. — Поп выпятил грудь, нахмурил густые брови, опустил нижнюю губу и грозно оглядел всех. — О вас, говорит, по всему Казвину-городу молва идет, гадают, кто вы такие, зачем приехали, чего ради простаками прикидываетесь. — Поп широким махом руки обвел вокруг и забубнил: — Бу-бу-бу-бу… Славно мы с ним поговорили…
Поп еще не кончил, а уж Кузьма, кречетник и толмач Серега чуть не в лежку лежали от хохота; смиренный чернец Кодя и тот улыбался. А Хаджи-булат, довольно усмехаясь, как заводной, кивал головой: так, мол, и было…
— Ну и рассмешил, отец Никифор, — еле проговорил Кузьма. — Вот это толмач — не в пример тебе, Серега!
Кузьма неожиданно поднялся с лавки, подошел к Хаджи-булату и уставился на него как-то сразу помрачневшим взглядом. И со всех лиц сошла улыбка. Хаджи-булат выдержал взгляд, не отвел глаз.
— А ну, спроси его, Серега, — приказал Кузьма, — кто подослал его к нам и с каким тайным умыслом?
Серега спросил, но Хаджи-булат в ответ только покачал головой.
— В обиду принял? — сурово сказал Кузьма. — А вдруг притворяется? Дело немудрое притвориться. Пусть клятву дает, что с добром явился. Нам, скажи, иначе нельзя: посольское дело справляем.
Хаджи-булат уселся на землю, скрестил ноги, повернулся лицом к востоку и что-то медленно и торжественно произнес на своем языке.
— Дал клятву? — спросил Кузьма.
— Дал, — ответил Серега.
Поднявшись с полу, Хаджи-булат быстро и весело заговорил.
— Поначалу я, верно, в обиду принял твои слова, — перевел Серега. — А подумал и решил, что ты прав, что на веру никого не берешь. Тут ухо востро держать надобно, против вас многие козни плетутся. И среди шаховых ближних людей найдутся такие, кому не по нутру шахова дружба с царем…
— Кто ж такие?
— Сам дознаешься. А мне, Хаджи-булату, о том говорить страшно.
— Если страшно, так и не надо, — холодно отозвался Кузьма.
Хаджи-булат снова заговорил. Серега же переводил его слова:
— Против вас английские люди умышляют, им тоже поперек горла персидская дружба с Москвой. Сильнее станет шах — труднее будет его на английскую сторону переманивать. Им только бы рознь была: у шаха с Москвой, у турецкого султана с шахом, у Москвы с султаном…
— А кто они такие, эти англинские люди? — спросил Кузьма и, усмехнувшись, добавил: — Иль, может, тебе и эти страшны?
— Чего уж, скажу, — махнул рукой Хаджи-булат. — Самый из них опасный — Антони Ширли…
— А ну, запиши, отец Никифор, — строго приказал Кузьма.
— Ширли, — повторил Серега. — Антони.
— А чем он промышляет тут, этот… Антон?
— Как тебе сказать? Есть у шаха Аббаса славный военачальник, Аллаверди-хан. Он укрепляет шахово войско, чтобы можно было от врагов обороняться и отобрать у них назад наши земли и города. В этом деле и помогает Аллаверди-хану Ширли.
