Великое посольство - [17]
— Ой, Семен, немочь-то, кажись, по людям пошла! — в тревоге шепнул толмач Свиридов великому послу. — Вон того, с краю, будто ветром шатает… И Фоку-причетника… И Егорку-стрельца… И Ивашку… Господи боже ты мой!
— Не вижу, что ль… — сквозь зубы сказал дьяк.
— Дай отдых, того гляди, повалятся… Беда-то какая!
— Нельзя, проволока. Авось стерпят.
— Да где ж стерпеть, ведь смертная немочь…
— Молчи, Афанасий! И я смертен, не ровен час, свалит меня недуг, кто тогда шаху Аббасу государское тайное слово молвит?
Михмандр ехал по левую руку великого посла, охваченный страхом. Смерть подбиралась то к одному, то к другому из посольских людей. А к тому еще царский посол воротит от него лицо, будто от виноватого, и не дарит его ни единым словом. Быть беде, гневен и короток на расправу шах Аббас! А хану гилянскому что: выдаст его на смертную муку, а то и сам, в угоду шахиншаху, заживо сдерет с него, михмандра, шкуру…
— Держись, Фока! — зычно крикнул поп Никифор и, перегнувшись в седле, ухватил за пояс недужливого своего причетника.
Удержался Фока, подхваченный сильной поповой рукой, охнул, выпрямился. А уж круто качнуло причетника Павла. Не удержался Павел, рухнул с седла, грохнулся оземь, но с маху стал, будто вкопанный в землю, его конь.
Великий посол подал знак, и поезд остановился как раз против персидского селения, вытянувшегося вдоль дороги. Сойдя с коня и оглядев всех людей своих, великий посол насчитал без малого четыре десятка больных, пятерых мертвыми сняли с седел, шестой, причетник Павел, лежал на дороге.
Мертвых похоронили в широкой могиле, накрыв единым крестом. Затем по приказу великого посла михмандр позвал из селения персидских мужиков и велел им сесть за спинами больных и поддерживать их в пути за плечи. Мужики поохали на чужую кручину и с хвоста полезли было на коней.
— Куда прешь? — слабым голосом отозвался Ивашка Хромов и, не оглядываясь, съехал с седла к хвосту. — Нужен ты мне!
— Но-но! — разомкнув спекшиеся черные губы, сердито прикрикнул стрелец Егорка и двинул коня из-под мужиковой руки. — Сам доскачу!
И по всему поезду, из конца в конец, слышались окрики:
— Брысь, приятель!
— Я те не баба, обниматься!
— Не твой конек, скидавайся!
— Самому тесно, отчаливай!
— А ну тебя к бесу, сосед!
Постояли персидские мужики около коней, помялись, покачали головами, да и пошли было прочь. Но тут великий посол, осердясь, приказал снять с коней и оставить на постой всех больных, кто не примет к себе персидского мужика. Тут уж все, как один, перестали противиться, и поезд, недолго помешкав, медленной рысью двинулся на Лангеруд.
17
— В Лангеруде я покину тебя, царский посланец… — тихо сказал михмандр.
Дьяк смолчал. Затем, поднявшись в седле и горестно покачивая головой, оглядел недужливых своих людей. Одни без сил отвалились на руки персидских мужиков, другие еще держались в седле и только время от времени, словно для отдыха, откидывались назад.
— От Лангеруда я поверну обратно, царский посланец… — повторил михмандр, тревожно следя за дьяком. — Там встретит тебя ближний человек шахиншаха, солнца вселенной…
— С богом, — отозвался наконец дьяк и, помедлив, добавил: — Жди теперь награды от шах-Аббасова величества за труды свои!
— Как можешь ты так говорить, царский посланец! — в страхе вскричал михмандр. — Я ли не предостерег тебя тогда, на той гиблой поляне!
— Так я ж всего только и говорю: жди награды.
Михмандр повернулся в седле и взглянул в глаза великому послу:
— Ты говоришь — награды, а думаешь — плахи!
— Вольно ж тебе гадать в моих думах, — повел плечами великий посол.
Михмандр схватил руку дьяка, державшую повод:
— Погляди на меня, царский посланец, ну, погляди же!
Дьяк обернулся к михмандру.
— Ты грозишь мне смертью, но ты сам скоро умрешь, царский посланец! Огненная немочь уже охватила твое тело! Ты не придешь в Казвин-город, не предстанешь пред светлые очи шахиншаха, солнца вселенной!
— Врешь, собака! — побледнев, сказал толмач Афанасий и неверным голосом перевел дьяку слова михмандра.
— И вовсе не врет… — сурово молвил дьяк.
Тут только, приглядевшись, увидел Афанасий, как опало за день полное лицо дьяка, как потускнели его глаза.
— Скажи ему: про то мне самому ведомо. И еще скажи: только я, великий посол, и мог уберечь его от шахова гнева. Все люди мои таят зло против него, пристава, и, если хоть один из них дойдет до Казвин-города, не миновать ему, приставу, плахи!
— Но ведь ты можешь указать своим людям, царский посланец, — молящим голосом сказал михмандр. — Тебе ли не знать, что я…
— Мне нынче о своей душе забота, а не о суете земной. О-ох!.. — И дьяк потянулся в тяжкой истоме.
С полверсты проехали в молчании, слышалось только трудное, надсадное дыхание дьяка.
— Ай неможется? — тихо спросил Афанасий.
Дьяк не ответил, припав к конской гриве.
— А если я открою тебе… всю правду, что и шахиншаху, солнцу вселенной, неведомо? — снова заговорил михмандр.
— Воля твоя, пристав. Да только не мешкай, не ровен час…
— А ты укажешь тогда… своим людям?
— Долг платежом красен. О-ох!
— Поклянись своим богом!
— Еще чего…
— Ладно же, я верю тебе! С начала мира еще никто не лгал, стоя у края могилы… Слушай же.
