Великое посольство - [16]
По указанию дьяка двое стрельцов сняли Тимошку с коня и уложили на кошму в стороне от дороги, на зеленой траве.
Сперва он бился в их руках, потом затих, словно немочь отпустила его, и лицо медленно покрылось тем же цветом куриной слепоты.
— Ай полегчало? — спросил один из стрельцов.
Тимошка не ответил, только тяжко, со свистом, вздохнул и чуть заметно повел головой.
По ту сторону дороги челядинцы стали копать могилу, чтобы навек схоронить тело Васятки, сына Жижина, стрелецкого десятника.
Никифор махал кадилом над мертвым телом, причетники пели положенные молитвы, и в их грубые, сильные голоса вплетался тонкий девичий голос послушника Ильи; плотники быстро ладили из нетесаных досок гроб.
Отстояв несколько молитв, великий посол неприметно поманил к себе толмача Свиридова и отошел с ним к михмандру. Тот, пригорюнившись, стоял у своего коня.
— Ну чего тебе, сказывай! — сердито спросил дьяк. — Зачем звал?
— Говорю тебе, — словно бы проснувшись ото сна, начал михмандр, — то огненная немочь, болотная горячка! Мне ли того не знать? Этот мор навел на людей туман, тогда, на ночном привале. А потом они искупались в холодной реке, и немочь распустилась в их теле, как ядовитый цветок! Твои люди умрут от огненной немочи, а мне держать за них ответ пред шахиншахом, солнцем вселенной. А шах и без того гневен на моего господина! И не сносить мне бедной моей головы! Ах, зачем ты не послушал меня…
Великий посол важно положил руку на плечо михмандра.
— Не страшись шах-Аббасова гнева, пристав, — сказал он. — Я скажу шахиншаху, что твоей вины нет в смерти моего человека.
— О, смерть не пощадит и других твоих людей!
— … в смерти нескольких моих людей, если господь то допустит. Но за что же гневен шахиншах на твоего господина?
Михмандр зло насупился и отступил на шаг:
— А зачем тебе знать об этом, царский посланец?
— Разве ж я неволю тебя? Не желаешь говорить — и не надобно. — Дьяк повернулся к михмандру спиной и пошел прочь.
Афанасий, переведя слова дьяка, поспешил за ним.
Но михмандр обогнал их и загородил путь:
— Поклянись, царский посланец, что не употребишь во зло…
— Что тебе в моей клятве? — равнодушно сказал дьяк. — Ты в аллаховой вере крещен, а я в православной, христианской. Да и стоит ли такая безделица клятвы? Я-то в простоте думал, что долг платежом красен…
Михмандр помедлил, затем доверительно склонился к толмачу и тихо сказал:
— Шахиншах, солнце вселенной… хотел похитить любимую жену из сераля моего господина…
Дьяк сердито посмотрел на михмандра.
— Скажи ему, Афанасий, не по еловы шишки ехал я за море, а по делам государским!
— Как знаешь… как знаешь… — смущенно забормотал михмандр. — А только клянусь аллахом… — Он помолчал, опустив глаза. — Ладно, я скажу тебе правду, всю правду скажу. Шахиншах прослышал, будто господин мой… замыслил отложиться от персидской державы, заключить союз с турецким султаном…
— Ну, далее, далее…
— Клянусь аллахом, я сказал тебе все, царский посланец!
— Ой ли? — Великий посол покачал головой и погрозил михмандру пальцем. — А сколь верен сей слух, достигший ушей шах-Аббасова величества?
— Это другие ханы из зависти оговорили пред шахиншахом моего господина!
— Что ж, — усмехнулся великий посол, — хвала тебе, если тебе хан дороже твоей головы. Раз так — пусть он и защищает верного своего холопа. А меня, будь добр, от этого уволь! И без тебя не оберешься хлопот…
— Но ты же обещал, царский посланец!
— Да и ты, помнится, обещал всю правду сказать, а заместо правды слушок пересказал. Слухом-то земля полнится…
— Чего же ты хочешь от меня? Я последний раб у моего хана, я сказал тебе все, что слышали мои уши!
— Сам должен знать, чего хочу. А коли ты последний раб у хана своего, так тебе и в ответе за хановы козни не быть. А уж за моих людей на тебе, на приставе, весь ответ! Вот и рассуди свою выгоду.
— Выгоду… — горько пробормотал михмандр и поник головой. — Направо смерть, и налево смерть…
— Твое дело, выбирай.
— А если не умрут твои люди, если обойдет их огненная немочь? Ведь и такое бывает…
— Дай-то господь!
— Дай-то аллах! Нет, я пока ничего не скажу тебе более, царский посланец. Ступай и хорони своего мертвого!
16
Васятку Жижина по чину отпели, поставили могильный крест, переломив надвое молодое придорожное деревцо, да и отправились дальше к городу Лангеруду, за которым кончалось ханство Гилянское. Тимошку великий посол хотел было оставить на постое в одной из деревень. Но Тимошка, как ни слаб был, отказался; его подняли в седло, за спиной его сел челядинец и поддерживал болящего за плечи.
В десяти верстах от того места, где умер Васятка, челядинец, придерживающий Тимошку, склонился к своему соседу и тихо сказал:
— Похоже, кончился Тимошка, сквозь кафтан холод проступает. Оповести десятника…
Когда весть о смерти Тимошки по рядам добежала до нового десятника, Кузьмы Изотова, тот, не спросясь великого посла, приказал:
— Пусть до поры придерживает Тимошку-то…
И поскакал мертвый Тимошка по персидской земле на город Лангеруд.
А огненная немочь стала уже подбираться и к другим посольским людям. У одних еще только начинало ломить тело, бросало то в холод, то в жар, а у других уже лицо покрылось страшной, предсмертной желтизной.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.