Великое посольство - [19]
— Ох, страшно мне! Поймают — кожу с живого сдерут…
— На то шел, — холодно отозвался старший. — Дрогнешь — все равно смерть. — Он склонился к молодому. — Олпан-бек шутить не любит…
Переночевали они на городской свалке. Наутро старший предостерег молодого:
— Будь осторожен. Говорят, даруга изгоняет из города всех недавно прибывших. Будто чует что. На майдане полно соглядатаев…
И они снова, разными улицами, отправились на майдан.
— Узнал, где на постой станут? — спросил ночью при встрече старший.
— Не знаю… не слышал…
— Дурья башка! Сам посол на подворье станет, что за мечетью. Об остальных завтра узнаю…
— А за мной человек ходил. Куда я, туда он…
— Какой человек? — старший в тревоге схватил младшего за плечо.
— Тоже будто нищий. Но я думаю, не нищий. Ходит за мной и молчит. «Чего привязался?» — спрашиваю. Отойдет, а потом опять ходит… Насилу улизнул от него!
— Соглядатай! Больше не ходи на майдан! А ты верно знаешь, что улизнул от него?
— Знаю, — уверенно отвечал младший, и в тот же момент несколько сильных рук схватили его. Он истошно завопил: — А-а-а!
Схватили было и старшего, но он мгновенно пригнулся, вырвался и прянул во тьму. Тщетно рыскали в черной ночи слуги даруги — старший нищий исчез бесследно.
Когда молодого нищего привели к даруге, тот велел ему подойти ближе.
— Гляди мне в глаза, — сказал он тихим голосом. — Откуда и зачем прибыл в Лангеруд?
— Нет у меня ни дома, ни пропитания, хожу по городам и селам и собираю милостыню именем аллаха.
— А твой товарищ, откуда он и как его имя?
— Не знаю. Да и не товарищ он мне, я с ним познакомился на майдане.
— Лжешь! Ты два дня назад вместе с ним вошел в город!
— Нет, я не знаю этого человека.
— А откуда у тебя кинжал, да еще богатый, доброй выделки? Нищему не нужен кинжал.
— Украл…
— Украл? Умно придумал. За кражу я велю отрубить тебе голову, а за что похуже — содрать шкуру с живого. Покажи твои руки!
Нищий протянул к даруге руки.
— Это не руки нищего — они привыкли держать оружие… Обнажи свою грудь, еще, еще, по пояс! Это грудь воина, сильного, выносливого воина… Повернись спиной! Прямая спина, непривычная гнуться в поклоне… Ты воин! Говори, кто купил твою честь? Кто надел на тебя это позорное, вонючее платье? Кто сунул в руку тебе нож убийцы? — Даруга приказал удалиться страже, привстал и почти вплотную приблизил свое лицо к лицу нищего. — Говори: кто подослал тебя из Казвина поднять дерзкую руку на послов московского царя, друга и надежду шахиншаха? Молчишь? Я выпущу каплю за каплей всю твою кровь, а заставлю назвать имя изменника и злодея!
Нищий упал на колени и охватил руками ноги даруги.
— Я не смею сказать, не смею! — вопил он, ползая по земле.
Великий посол, подхваченный под локти толмачами и подьячими, стал в голове поезда.
— Почему не смеешь?
— Ты сам содрогнулся бы от страха, даруга, если бы я назвал тебе это имя! Верь мне — лучше тебе не знать его, а то и сам погибнешь лютой смертью! О, прикажи убить меня, отруби мне голову, только позволь не называть его!
Даруга презрительно ткнул нищего ногой:
— Ты что — вздумал пугать меня? Для меня будь он хоть кто угодно, а я открою шахиншаху глаза на него! Говори же, подлая душа! Молчишь? Ладно, ты все мне откроешь под пыткой! — Даруга позвал стражу. — Уберите его и держите крепко, на двойной цепи! — А когда стражи уже уходили, уводя арестованного, он крикнул им вслед: — И подрежьте ему жилы на ногах, чтобы он не мог уйти, даже если стены темницы сами падут перед ним!..
В тот же час даруга настрого приказал искать по всему городу второго нищего. Но все розыски оказались тщетными: видимо, тот еще ночью покинул Лангеруд.
19
Версты за две от Лангеруда навстречу посольству вышли лангерудские жители в праздничных одеждах. А когда поезд был в полуверсте от Лангеруда, из городских ворот выехал на украшенном коне старый даруга, сопровождаемый несколькими стами всадников. В десяти саженях от головы поезда даруга придержал коня, и вперед выехали на конях пятнадцать юных персиянок с открытыми лицами. Вслед за ними выехали дудочники, барабанщики, флейтисты, скрипачи, свистуны. Тут и великий посол приказал поезду остановиться, а сам, подхваченный под локти толмачом и подьячим, объехал поезд и стал в голове его.
Одни персиянки запели, другие, вскочив ногами на седло, принялись резво выплясывать на зыбкой конской хребтине, будто на твердой земле. А в лад персиянкам задудели дудочники, забили барабанщики, заиграли флейтисты и скрипачи, засвистали свистуны.
— Недоброе дело, Семен… — Толмач Афанасий помрачнел. — Люди, почитай, уж все занедужили…
— Да и покойников чуть не с десяток, — сокрушенно добавил подьячий, — грех-то какой!..
— Знай, молчи, — еле шевельнул губами великий посол. — Грех на мне будет… Авось отпустит господь ради государского дела…
А персиянки продолжали с усердием петь и плясать перед самым великим послом.
— Выдашь девкам… из клади… камки шелковой… по десять локтей на каждую… — приказал великий посол подьячему.
Затем он тронул коня навстречу даруге и приветствовал его.
Даруга подъехал к великому послу и ласково тронул его за плечо.
— Видать, сильно притомились в пути… — сокрушенно молвил он, внимательно оглядев поезд. — А то и разболелись?
