Великое посольство - [13]
— Ох, и пышет же, что из печи… — тихо и жалобно молвил Ивашка Хромов, скакавший в хвосте стрелецкого отряда, конь о конь с Кузьмой, впереди великого посла. — Вот уж когда на водицу променял бы красу девицу… — добавил он невесело, стирая с лица соленый пот.
— Терпи, — отозвался Кузьма. — Авось и привал недалече.
Дорога пошла пашнями. В рост человека стояла золотая пшеница, блистали под солнцем рисовые поля; а то, будто снег, на закате без краю-конца стелилась розовато-белая скатерть хлопка. Вдоль дороги мелькали небольшие деревеньки, два — три десятка изб чужого, нерусского, строя, плоские крыши были настланы дерном, на крышах вразвалку лежали детишки.
— Глянь, Ивашка, — сказал Кузьма, — кому жаркая печь, а кому красное солнышко!
На деревенских площадях по кругу ходили волы и лошади, молотя просо; бродили, тыкаясь мордами в лужи, громадные буйволы; гордо закинув маленькие головы, лежали косматые, грязные верблюды; около хижин, то взлетая, то садясь на землю, тосковали на привязи охотничьи соколы и орлы.
— И велика же земля божья, — раздумчиво проговорил Кузьма. — И всяк на той земле по-своему трудится, по-своему хлебушко ест…
А жар все прибывал. Белый раскаленный круг солнца, казалось, навсегда застрял над головами путников.
— Экая напасть! — проворчал Ивашка и, оглянувшись на скачущего позади великого посла, стал подбираться к верхнему кляпышу кафтана, отстегнул и повел рукой книзу, к следующему кляпышу.
— Ух ты, мать честная! — счастливо вздохнул он, когда встречным потоком воздуха охолодило ему шею и грудь.
— Эй, Ивашка! — Кузьма, осердясь, чуть подался плечом к Ивашке и в самое его ухо: — Не озоруй! Люди терпят, и ты терпи! Ишь, рассупонился, что мужик на печи! Ну же!..
Ивашка хмуро свел крылатые брови и стал нехотя вправлять кляпыши обратно в петли.
— Не дома, — добавил, смягчившись, Кузьма, — чужой-то глаз зорок, всякое лыко в строку ставит…
Путь шел зелеными кудрявыми виноградными полями. Но странное дело: не видать было на тех полях ни живой души, деревеньки казались пустыми, безлюдными, в домишках настежь были распахнуты двери, сиротливо глядели черные дыры окон. На улицах и площадях ни скотины, ни птицы, опустевшее, мертвое царство. И так на долгие, долгие версты.
Дьяк глядел, дивился, да и повернулся к толмачу:
— Спроси, Афанасий: что это значит?
Михмандр помолчал, помялся, словно бы думал соврать, да под взглядом строгих, пытливых Емельяновых глаз нехотя молвил:
— В прошлом году великий мор посетил сии места…
— А много ли от того мора народу померло?
— Не так, чтобы много. Стоит наше ханство в той же силе, что стояло от века…
— Сказывает, много, — перевел по-своему толмач хитрую речь михмандра.
Кузьма толкнул локтем Ивашку:
— Слышь, Ивашка? Вот тебе и божий рай! И тут народишко страждет и не по времени мрет… А злак-то виноградный тянется себе к солнышку, и некому ту веселую жатву пожать! Эхма!
Солнце пошло на закат, утомленные кони недовольно всхрапывали. Посольский поезд, миновав нескончаемые полевые просторы, втянулся в горную теснину, поросшую лесом.
Великий посол, заметив приветную полянку на берегу быстрой речки, сбегавшей с горы, приказал спешиться и заночевать.
— Нехорошее, злое место, — покачал головой михмандр, — к ночи ляжет туман, от того туману приходит человеку немочь.
— Ладно уж. — Великий посол соскочил с коня. — Чем пужать вздумал, туманом…
— Ой, царский посланец, застудишь людей, а мне за них ответ держать!
— Зажжем костры — не застудимся.
Накормив и напоив коней, люди набрали хворосту и веток, запалили костры, поели да и улеглись спать, кто на чем горазд. Только великий посол и ближние его люди почивали на мягких, верблюжьей шерсти, кошмах, припасенных михмандром.
Большая луна бродила по лагерю, покрывая мертвой жемчужной белизной лица спящих вповалку людей.
Великий посол проснулся еще до рассвета и строгим оком оглядел свой лагерь, в беспорядке раскинувшийся на сырой горной полянке, подернутой предутренним ядовитым туманом. Люди беспокойно ворочались во сне от налетевшей в несметном множестве мошкары, слышались стоны и вздохи; иные, пробудившись, били себя по рукам, по лицу и зло поругивались. Да и сам посол не успевал отгонять от себя мошкару, пока не изловчился выхватить из догоравшего костра головешку и не закрутил ею вокруг.
Месяц скрылся за высокой стеной гор, звезды поблекли, стало светло как днем. Дьяк широко зевнул, перекрестил рот и привычным движением пальцев расправил свалявшуюся за ночь бороду.
— Эй-эй, трубачи, труби поход!
Еще не запели трубы, а уж вся поляна на голос великого посла ожила, зашевелилась, задвигалась, закряхтела, закашлялась, зачихала, загремела всякой утварью, зазвенела оружием. Но через мгновение чистый и сильный голос труб перекрыл все звуки и развеял остатки сна у посольских людей. Даже застоявшиеся кони подняли понурые головы. И вскоре посольский поезд, вытянувшись в прежний порядок, мелкой рысцой пустился в путь по узкой горной дороге.
13
Горами шли целый день. Жар отпустил, кони легко ступали по горной тропе.
Ночевку устроили на этот раз на высоком месте: не мучила мошкара, не студил предутренний едкий туман. А как поднялось солнце, с вершины горы открылась людям вся красота персидской земли.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Из великого прошлого – в гордое настоящее и мощное будущее. Коллекция исторических дел и образов, вошедших в авторский проект «Успешная Россия», выражающих Золотое правило развития: «Изучайте прошлое, если хотите предугадать будущее».
«На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел». Великий царь мечтал о великом городе. И он его построил. Град Петра. Не осталось следа от тех, чьими по́том и кровью построен был Петербург. Но остались великолепные дворцы, площади и каналы. О том, как рождался и жил юный Петербург, — этот роман. Новый роман известного ленинградского писателя В. Дружинина рассказывает об основании и первых строителях Санкт-Петербурга. Герои романа: Пётр Первый, Меншиков, архитекторы Доменико Трезини, Михаил Земцов и другие.
Роман переносит читателя в глухую забайкальскую деревню, в далекие трудные годы гражданской войны, рассказывая о ломке старых устоев жизни.
Роман «Коридоры кончаются стенкой» написан на документальной основе. Он являет собой исторический экскурс в большевизм 30-х годов — пору дикого произвола партии и ее вооруженного отряда — НКВД. Опираясь на достоверные источники, автор погружает читателя в атмосферу крикливых лозунгов, дутого энтузиазма, заманчивых обещаний, раскрывает методику оболванивания людей, фальсификации громких уголовных дел.Для лучшего восприятия времени, в котором жили и «боролись» палачи и их жертвы, в повествование вкрапливаются эпизоды периода Гражданской войны, раскулачивания, расказачивания, подавления мятежей, выселения «непокорных» станиц.
Новый роман известного писателя Владислава Бахревского рассказывает о церковном расколе в России в середине XVII в. Герои романа — протопоп Аввакум, патриарх Никон, царь Алексей Михайлович, боярыня Морозова и многие другие вымышленные и реальные исторические лица.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.