Великое делание - [52]

— С минуты на минуту? Очень жаль… — как-то странно сказал этот человек и улыбнулся.

Я долго думал об этой улыбке, она и сейчас у меня перед глазами.

Годар не вернулся ни через несколько минут, ни через день. Он исчез, Рене Годар — человек с умом ученого, с лицом аскета, с душой ребенка…

И развернулись печальные, страшные события, счастливого разрешения которых я не вижу. Развязка их скрыта от меня.

На следующий день, когда мы с Фрезером, поставив на ноги всю полицию, попытались разыскать Годара, я получил краткое извещение из Западной Германии. В исключительно вежливых словах мне предлагалось принять участие в небольшом конгрессе физиологов в Вуппертале. Приглашение было подписано виднейшими физиологами Федеративной Республики Германии, но Фрезер почему-то с большим вниманием приглядывался к их подписям, будто в них скрывалось что-то важное. Непрерывные розыски Годара целиком поглотили нас, и мы вскоре забыли о приглашении. Я отправился в Брюссель и пытался попасть к министру внутренних дел, но в аудиенции мне было отказано. Правда, меня заверили, что «все будет сделано», что розысками Годара займутся лучшие сыщики.

Что будет сделано? Я терялся в догадках. Следователь, полицейский адвокат Фрер, который поначалу очень ревниво принялся за поиски, вдруг охладел к ним.

Он успел выяснить, что £одар выехал из Динана на автобусе, что в Льеже он пересел в трамвай и что полицейский из Льежа опознал его по фотографии.

Я очень решительно настаивал на усилении поисков: ведь не мог Годар уехать надолго без вещей, без денег, не предупредив нас. Зная его привычки, я нисколько не сомневался, что он вернется, если не в тот же день, то назавтра.

Следователь задумался, внимательно посмотрел на меня и тихо сказал, наклонившись к самому моему уху:

— Вашего друга нет в Бельгии…

В этот момент распахнулась дверь, и какой-то важный полицейский чиновник громко сказал:

— Адвокат Фрер, вас вызывают к телефону, пройдите в мой кабинет… Простите нас, — обратился он ко мне, — но у нас очень важная работа. А вы, собственно, по какому делу?

— Я ищу своего друга Рене Годара.

— Ах, этого священника. Да, да, я кое-что слышал о нем. Очень жаль, очень жаль!.. Говорят, что его вера ослабла? Да, да, придется обойти все притоны…

— Я думаю, что Годар…

— … человек порядочный? — Полицейский засмеялся. — Но, поверьте моему слову, поп, почувствовавший свободу, находится в притоне, только в притоне! А сами вы, господин Меканикус (я не называл себя, но он знал, кто я, и, конечно, знал, по какому делу я пришел), вы, кажется, оказали большие услуги нашей родине во время оккупации? Это похвально, похвально…

Он явно вызывал меня на вспышку, но я, не прощаясь, вышел.

Что еще хотел сказать мне молодой следователь? Только ли, что моего друга Годара нет в Бельгии? Но тогда почему Годар уехал не простившись, не взял с собой необходимых вещей?.. Нет, здесь что-то не то, и полицейский комиссар, конечно, виляет…

Фрезер взял Альму и выехал с нею по следам Годара. Я не находил себе места. Глубокой ночью меня разбудили. Принесли телеграмму:

ПРИЕЗЖАЙТЕ В МАРБУРГ, НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАИ С РЕНЕ ГОДАРОМ, ВАС ВСТРЕТЯТ.

Все формальности мне удалось закончить на следующий день. Фрезер еще не вернулся. Я оставил ему письмо и выехал.

Да, меня встретили, но еще в пути, во время пересадки во Франкфурте. Встретили очень корректные и подтянутые, смахивающие на военных господа, подхватили мой небольшой багаж и, заявив, что они посланы Годаром, повели меня к большой светлой машине перед вокзалом. «Годар очень плох, — сказал один из них, — нужно спешить…» Машина шла на большой скорости. Я сидел между двумя мирно дремлющими парнями, которые сразу же расстегнули надоевшие им воротнички и сейчас мирно похрапывали, опустив свои налитые пивом головы. Я выглянул из машины: сзади и сбоку за нами следовали два небольших, видимо очень мощных автомобиля, похожих на черных желтоглазых котов…

Вежливость и корректность окончились тотчас, как только машины въехали в узкий дворик, окруженный высокой бетонной стеной. Стена достраивалась на низком и широком основании старой монастырской кладки, и мои сопровождающие что-то крикнули работавшим наверху каменщикам. Те мгновенно спустились по другую сторону стены и исчезли.

Во дворе находился большой дом старинной постройки. Меня проводили в низкую келью. Я было попытался что-то спросить у сопровождавших меня лиц, попытался оказать сопротивление, но бесцеремонность и грубость, уступившие место вежливому обращению, заставили меня на время отказаться от этого.

Итак, дверь за мной захлопнулась. Окованная дверь, окно на такой высоте, что когда я встал на узкий стол, то не смог дотянуться до толстой решетки, железная койка… Тюрьма? Монашеская келья? На столе лежала стопка бумаги; легкая пластмассовая чернильница привинчена к доскам. При свете маленькой лампочки, висящей под потолком, я внимательно просмотрел листы бумаги. Они были пронумерованы водяными знаками.

Теперь я уже ничего не боялся! Я поборол страх. Чувство беспомощности уступило место ненависти. И это двадцатый век?! Я очутился в положении классического средневекового алхимика, похищенного владетельным князем… От меня, вероятно, потребуют моих знаний, иначе зачем им бумага. Да неужели они думают, что меня можно заставить? Но кто они?