Великий страх - [75]

– А любите ли вы его еще? – с сомнением спросила Маргарита.

Я взглянула на нее с холодной иронией.

– Просто он мне сейчас нужен, – ответила я резко и равнодушно.

8

Только к концу октября, когда осень уже клонилась к концу, оплакивая свой закат бесконечными грустными дождями, я почти полностью оправилась после того случая. Я могла выйти из дома, вдохнуть свежий холодный воздух.

Погода была сырая и промозглая. Ветер с севера царствовал в Париже – пронзительный, колючий. Деревья облетели, беседки в нашем саду, раньше затененные листвой, теперь обнажились, и дождь барабанил по их деревянным крышам.

Грустно было в городе.

– Маргарита, я, наверно, поеду прогуляться.

Мне было так грустно, так скучно и тоскливо в этом доме, где я за дни болезни изучила каждую складку на портьерах, что я непременно хотела вырваться отсюда хоть на час. Я смутно понимала, куда именно меня тянет…

Маргарита, уже давно пребывавшая в тревоге из-за того, что я стала такой странно безразличной, с радостью ухватилась за мое предложение.

– Вот и хорошо, мадам, я тоже поеду с вами. Давно пора вам показаться на людях. Куда вы собрались? К маркизе де Шатенуа?

– Нет. – Видеть неунывающую и взбалмошную Изабеллу мне сейчас не хотелось, я чувствовала себя слишком серьезной для встречи с ней. – Хочу просто увидеть Париж и…

Я не договорила, не желая высказывать свою тайную мысль вслух.

Набросив на плечи меховую накидку, я вышла во двор. Жанно и Аврора со смехом и визгом носились по саду, увлекшись так, что даже меня не замечали. Мне стало больно. Я еще раз поняла, как все в этом доме быстро и легко забыли о Луи Франсуа. Никто о нем не помнил, кроме меня, будто его и не было.

– Идем, Маргарита, скорее, – резко бросила я через плечо.

По сокрушенному взгляду Жака, брошенному на меня, я поняла, что очень изменилась за дни болезни. Я действительно похудела так, что на руках сквозь кожу просвечивали голубые жилки, да и от черных кругов под глазами я еще не скоро избавлюсь. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Сейчас мне надо побеспокоиться о другом.

В карете было жарко до духоты. Угли в жаровне были раскалены докрасна и таинственно мерцали в полумраке. Я широко раздвинула занавески и, потянув за шнур, дала Жаку знак отправляться.

– К Версальским воротам, Жак, – сказала я тихо. Маргарита ничего не возразила на это. Возможно, ей тоже хотелось побывать в Версале. Я вспомнила тот кошмарный октябрьский день год назад, когда обезумевший парижский сброд силой и кровью заставил двор, состоявший теперь преимущественно из беззащитных женщин, перебраться в Париж. С тех пор я не видела Версаля. Я только думала о нем, а за последний месяц думала неотступно и постоянно.

Прижавшись щекой к стеклу окошка, я терпеливо и упрямо молчала. Дорога была долгой, осенние пейзажи за окном – унылыми и скучными. Дождь то утихал, то снова срывался. И очень мало людей встречалось нам по пути.

Уже смеркалось, когда карета проехала по авеню де-Пари и остановилась на Пляс-д'Арм. Я вышла, стараясь обходить лужи. Вокруг не было ни души… И я почему-то вспомнила ту ночь, когда граф д'Артуа и я достигли окончательного согласия. Тогда тоже было безлюдно и тихо на Пляс-д'Арм. Боже мой, кто бы мог подумать, что все так изменится!

Я толкнула золоченую решетку, и она подалась вперед, неожиданно скрипнув. У меня сжалось сердце. С каких пор она начала скрипеть, такая легкая и ажурная?

Я медленно шла вдоль Северного партера. Парк облетел. Голые ровные кусты выглядели теперь почти убого. Деревья, казалось, бессильно поникли ветками вниз. Груды листьев лежали на аллеях, некогда старательно расчищенных. Теперь здесь никто ничего не убирал. Здесь лежала даже прошлогодняя листва – та листва, что опала тогда, когда здесь лилась кровь.

Версаль, залитый дождями, сумрачный, окутанный полурассеявшимся туманом… Комок слез подкатил мне к горлу, я трудно глотнула и сдвинула брови, сознавая, что сейчас мне нужно сосредоточиться на своих мыслях, а не предаваться сентиментальной тоске.

Я долго ходила по дорожкам вокруг гостиницы «Трианон». За мной неотступно следовала Маргарита – мрачная и задумчивая, как и я.

Величественная фигура богини Латоны все так же стояла на постаменте. Из множества версальских статуй я лучше всего запомнила именно эту. Но теперь мне казалось, что богиня выглядит странно посреди голого парка. Мрамор, испачканный грязью и дождями, бесстыдно белел в вечернем тумане. Нос у богини был отбит, а у подножия статуи лежали две навозных лепешки.

Вскоре я увидела и двух коров. Они бродили вокруг дворца и щипали остатки травы. Наверное, они принадлежали какому-то смотрителю… Я обернулась и снова посмотрела на статую Латоны. Стройная фигура богини белела все так же прямо, но на щеках дрожали капли дождя – Латона плакала.

Земля и влажные листья налипли мне на туфли, ноги у меня промокли, но я никак не могла уйти. У меня не хватало духу войти во дворец. Мне и так было слишком грустно. Я ведь знала здесь каждый уголок… Вот здесь на лужайке дамы, переодетые пастушками, разыгрывали сцены о Поле и Виржинии. Эта аллея всегда светилась иллюминацией. В этом фонтане можно было удить китайских рыбок… Теперь даже подходы к заглохшему фонтану заросли лопухами.