Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков - [14]
Сталин полагал необходимым торжественное явление вождя народу. И с недоверием относился к тому, что возможно и искреннее проявление чувств. «Кто организовал вставание?» – якобы сказал Сталин в 1946 году, узнав, что на одном из литературных вечеров в Москве собравшиеся стоя приветствовали аплодисментами полуопальную Анну Ахматову.
Барбюс в своей книге впервые упомянул «культ личности Сталина». Упомянул в хорошем смысле, а не в том, который стал известен после XX съезда партии, когда слова «культ личности» превратились в ругательство.
«В новой России, – писал Барбюс, – подлинный культ Сталина, но этот культ основан на доверии и берет свои истоки в низах».
Барбюс, дописывая книгу в январе 1935 года на юге Франции, завершил ее словами: «И кто бы вы ни были, лучшее в вашей судьбе находится в руках того другого человека, который тоже бодрствует за всех и работает, – человека с головою ученого, с лицом рабочего, в одежде простого солдата». Рукопись сразу же была переведена на русский язык, ее прочитал Сталин и передал автору список необходимых переработок. В соответствии с замечаниями вождя, Барбюс в переработанной рукописи превратил Сталина в главного помощника Ленина, без советов которого тот в годы революции не мог ничего решить. Книга Барбюса «Сталин» увидела свет в феврале 1935 года в Париже, а летом была издана в Москве. Ее общий тираж составил 320 тыс. экземпляров.
Сам автор не дождался русского издания. Барбюс был тяжело болен и умер в августе 1935 года в Кремлевской больнице. Из Москвы его прах отправили в Париж. Политбюро выделило вдове писателя «в счет авторских 100 тыс. франков». С Урала в Париж была доставлена и установлена на могиле писателя на кладбище Пер-Лашез уникальная стела. Это третье по величине в мире изделие из уральского орлеца, больше – только овальная чаша из Эрмитажа и саркофаг на месте захоронения императрицы Марии Александровны, матери Николая II.
Тем не менее книгу Барбюса вскоре изъяли из советских библиотек – в ней оказалось немало упоминаний деятелей, объявленных в 1937 году «врагами народа».
«Совесть Европы» (июнь 1935 года)
Барбюс считался «другом СССР», и его авторитет был непререкаем в основном для коммунистов и других «левых». Сталину же мог пригодиться еще и писатель нейтральный, гуманист с устоявшейся репутацией среди широких кругов, такой как Ромен Роллан. Он был известен не только знаменитыми романами «Жан-Кристоф» и «Кола Брюньон», но и своей антивоенной позицией. Охваченный тревогой за судьбы культуры Европы, писатель призывал интеллектуалов встать «над схваткой», чтобы спасти будущее мира. «Над схваткой» – так называлась статья будущего нобелевского лауреата, опубликованная в начале Первой мировой войны в швейцарской газете «Журналь де Женев». Его называли «совестью Европы», «французским Толстым», словом, равного ему по авторитету просто не было.
Эти строки поэта Александра Тимофеевского, написанные в другое время и по другому поводу, здесь, мне кажется, вполне уместны.
В начале 20-х годов в европейской прессе развернулась дискуссия Ромена Роллана и Анри Барбюса о цене революции. Таким образом, пусть и в завуалированной форме, обсуждалась ситуация в России, русская революция и ее вожди. Как Роллан полагал, «самое ужасное случается, когда под влиянием необходимости или в пылу боя руководители приносят в жертву политическим интересам величайшие моральные ценности: человечность, свободу и – высшее благо – истину». Он спорил с Барбюсом, не соглашаясь с тем, что революционное насилие лучше любого другого: «Неверно думать, будто цель оправдывает средства. Для истинного прогресса средства еще важнее, чем цель …Вот почему я считаю, что защищать моральные ценности необходимо, и в период революции – еще больше, чем в обыкновенное время».
Казалось бы, позиция несовместимая с тем, чтобы стать самым ярым защитником сталинизма. Возможно, тому способствовала его наивность? Свидетельство тому – отклик Роллана на присланное из Москвы анонимное письмо под заголовком «Писателям мира», опубликованное в газете «Последние новости» (Париж) и в других русских эмигрантских газетах (1927). В нем содержался упрек европейским властителям дум, посетившим СССР и восторгавшимся им. «Нам больно от мысли, – говорилось в нем, – что звон казенных бокалов с казенным шампанским, которым угощали в России иностранных писателей, заглушил лязг цепей, надетых на нашу литературу и весь русский народ!»
Свой ответ Роллан адресовал не анонимным авторам письма, а Константину Бальмонту и Ивану Бунину. Тут он пел в унисон с «Правдой», назвавшей письмо фальшивкой, сфабрикованной писателями-эмигрантами. «Я вас понимаю, – писал он им, – ваш мир разрушен, вы – в печальном изгнании. Но …почему вы ищете себе союзников среди ужасных реакционеров Запада, среди буржуазии и империалистов? …Меня в моей собственной стране тоже мучила цензура… Всякая власть дурно пахнет…»
Анри Барбюс
Его тоже, видите ли, мучила цензура… Смешно опровергать сравнение советской цензуры с французской. Что же касается слов о том, что всякая власть дурно пахнет – за ними стоит банальный посыл о политике как грязном деле, о подлости любого правительства. Однако в истории встречались и вполне приличные правительства, и, главное, если все плохи, тем самым любая власть выводится из системы моральных оценок и, значит, получает индульгенцию за прошлые и будущие грехи. Посыл этот слишком удобен, чтобы быть правдой.
