Великий консерватор - [5]

***

Вторая встреча имела место в интенсивном отделении городской больницы Спрингфилда, штат Массачусетс, где я познакомился и супругой – красивой 70-летней Бетти Фолкенбург, германистом, автором пока что не опубликованных рассказов. Конечно, я переживал, подозревая, что всё это – последствия распития на пару. Нет – и даже не ужин из китайского ресторана. Желудочный грипп. К третьему посещению великий консерватор был уже перемещен в отдельную палату (без телевизора, который ненавидит). Он снова помянул мой роман, вновь назвал меня “романтическим идеалистом”, но больше всего волновался за оставшийся дома суп wantan. Моя спутница доставила ему домашний куриный супчик с рисом, еще горячий. Но, поглощая “еврейский пенициллин”, пациент успокоился только тогда, когда моя спутница позвонила его жене и наговорила на автоответчик просьбу поставить в холодильник остатки нашего с ним ужина.

Frugal. Бережлив, так сказать. Время от времени задается безответным вопросом о судьбе своей мебели, которой в свое время обставил Бродского, поселенного “за углом”.

Пикассо в этом смысле, рассказывали мне очевидцы, стал просто невыносим под старость лет. Но я, вспоминая, как за ужином дальнозоркий Питер протянул палец, чтобы предупредить скольжение бордовой капли, которую неизбежно бы впитала этикетка принесенной мной бутылки Haut-Medoc, почему-то думаю о Германии как начале его начал.

И вспоминаю теорию нью-йоркского друга Коли П., который, пожимая руку своим именитым знакомым, мысленно обменивается рукопожатиями с теми, кто пожимал руку им. Согласно Колиной теории, теперь я, благодаря Питеру, пожал руку не только Альберту Эйнштейну, но и Вильгельму II, не говоря про основоположников – Карлу и Фридриху.

Касательно двух последних, впрочем, полной уверенности нет, что стал бы.

Приложение 1.

Разговор с Иосифом Бродским (Ленинград, 13 июля 1970) – журнал “Agni”, # 51, Бостон, 2000.

3 окт. 1970

“Дорогой г-н Вирек:

Прилагаемое скопировано прямо из дневника, который я вела – нерегулярно – во время моей поездки. Простите за грамматические ляпсусы и предложения и простите за опоздание – я все еще работаю над незаконченным с прошлой весны”.

14 июля 1970

“Сейчас попытаться собрать воедино встречу с ИБ прошлым вечером – Наконец дозвонилась, примерно в 7:40. Должна была выходить с друзьями в 9, но Бродский сказал – Заходите сегодня? – Ладно. Мы обговорили маршрут по-английски, затем снова по-русски: трамвай, не train – иначе бы уехала из города вместо 15-минутной поездки к его дому.

Бродских – они делят квартиру с 2-3 другими семьями – в целом человек 12. Здание построено в 1903 или 1905 – так что очень высокие потолки, внутренние украшения классического ордера и т.п. Комната Бродского – великое создание. Сначала через коридор (очень короткий), в темную комнату (по-настоящему темную, его отец – фотограф), через ступеньку (голову вниз под портьеру) – и вы здесь. Кровать напротив большого окна перед вами, стол и полки с книгами справа, полки слева над столом, кресло с меховым покрытием. На полках проигрыватель – во время вечера он играл Баха, французское джазовое трио, которое играло Баха, Моцарта, Dido and Aeneas Пурчелли – последнее не понравилось – он сказал, что я еще молодая. Значит ли, что мне понравится, когда буду старше? – Может быть; нет, может быть, вовсе нет.

Большей частью мы говорили по-английски – мой русский полный провал, отсутствие уверенности с моей стороны.

Другая стена комнаты – лучшая часть: два шкафа с зеркальными дверями образовывали стену с пространством для выхода между ними. Низкая подвеска была произведена пустой жестянкой для китайского чая (привезенная из Китая его отцом – во время второй мировой – китайские иероглифы на стороны значили что-то вроде “этой стороной вверх”), связывая гардеробы. Высоту стены увеличивало множество старых чемоданов, лежащих на шкафах, но все равно еще было много пространства между вершиной стены Бродского и потолком.

Вошла – села на кровать. Бродский сел в кресло. Выдернул из розетки телефон – каждый раз, когда телефон звонил, вставлял обратно после того, как кто-то другой отвечал, и потом забывал выдернуть до того, как телефон начинал звонить снова. Он был в джинсах и свитере, бачки, волосы сзади вьются, спереди редеют; не толст, но полноват. Я не знала, что сказать, как долго оставаться – короче, ничего. Не могу вспомнить, о чем сначала говорили, но не имеет значения – я просто запишу то, что меня заинтересовало, а не в том порядке, как он говорил.

Поговорили немного о поэзии. Я ничего не знаю о поэзии – почему нет? Что я читала? – очень мало. “Плохо. Я патриот, но должен сказать, что английская поэзия самая богатая в мире. Англоязычные люди, которые избегают изучения своей поэзии, чтобы изучать нашу – хотя она хороша – ленивы”. Сказал, что я должна наверстать упущенное. Дал мне читать “Экстаз” Джона Донна, пока звонил по телефону.

Говорил о своей поэзии – шутливо – но в то же время сказал, что она хорошая. Его первая книга (серая обложка) – не хорошая. Его вторая – только что вышла – много лучше. Следующей осенью выйдет его “пингуиновское” издание в переводах Клайна. Никого из живущих ИБ не уважает больше.