Великий князь всея Святой земли - [27]

Полнолуние. Колдовская ночь. Ведьмино время.

Только один Ростислав был спокоен в эту ночь, он говорил с Богом. Он знал, что пути Господни неисповедимы, и кто ж может встать на пути тому, что предначертано Роком, и кто ж может повернуть колесо судьбы вспять, и перепрясть нить Макоши. Он знал, что тетива спущена и стрела летит. Стрела может лететь только прямо. И помешать ей не может ни кто, в том числе и он. Пусть это судьба Андрея, но она судьба всей земли Славянской, и несть в ней отдельной судьбы Смоленска и Киева, Галича и Царьграда, Виндебожа и Межибора. И он в этой нити только один маленький волосок уже вплетенный в нее Великой Пряхой. Так тому и быть и не ему искать другой доли.

В жизни бывают случаи, когда самой тонкой хитростью оказываются простота и откровенность.

Жан де Лабрюйер

Андрей, проснувшись утром, сладко потянулся и подумал:

– Снятся разные сказки. Видно сильно Малка на сердце легла, если по ночам ее образ приходит. Ладно, пора вставать. Это ж надо, скоро змей-горыныч начнет сниться и сапоги скороходы.

Он бодро вскочил с лежака, сделал несколько упражнений, что бы кости размять, жилы растянуть, и поворотился к лавке, где стоял ушат с водой.

Лучик солнца проскочил в горницу сквозь прикрытые ставни, пробежал по полу, по лавке, метнулся в угол под божницу, и вдруг, отразившись от чего-то веселым солнечным зайчиком, ударил ему прямо в глаза. Андрей прикрыл глаза рукой, стараясь защитится от этого раннего гостя, и посмотрел в угол. Под божницей, на старом, еще дедовском сундуке, лежал меч. Лучик уже убежал дальше и меч теперь не сверкал, а тускло светился в полутьме, каким-то лунным светом.

Князь подошел к сундуку, взял меч в руку. Приятная тяжесть булата ощутилась сразу. И еще, будто какая-то сила перелилась в князя и наполнила его до краев. Меч удобно лег в руку, будто ковался специально для него, рукоять была древней, с какими-то непонятными узорами и незнакомыми камнями, кроваво-красного и изумрудно-зеленого цвета. Сам клинок был не короток и не длинен, в самый раз по его росту и умело отцентрирован, так, что тяжести его не чуялось, и работать мечом было приятно и легко. Мастерский меч, такие только в былинах бывают и в сказках про Ивана-Царевича. Ножны лежали рядом. Кожаная перевязь была такого же древнего вида с узорами не понятными ему, но среди которых различались знаки свастики и креста. На самих ножнах он увидел две руны «Зиг», означающие победу и руну священного служения.

Андрей покрутил головой, потрогал клинок острый как бритва. Холод стали не оставлял сомнения, что это не сон.

– Откуда такое чудо, – Вслух сам с собой начал разговор, – Может вчера не заметил, хозяйскую утварь? А это что? – Он увидел узорчатый плат, лежавший рядом с мечом.

В памяти отчетливо всплыла ночная сцена.

– Тю! Так то не сон был! Это, значит, и есть меч-кладенец, что мне ночью Малка принесла. Это значит дар от Богов словенских. Наказ от пращуров и земли праматери, – Он взял в руки плат.

От него пахло лесом, луговыми травами, лесной земляникой и чем еще знакомым и родным. Да и сам он был, как кусочек лесной полянки – зеленый и воздушный, весь какой-то сотканный из утреннего тумана и росы.

Князь аккуратно сложил его и упрятал под нательную рубаху, ближе к сердцу. Пусть Родина душу греет.

Затем умылся, собрался по-походному, надел перевязь с мечом и, пригладив рыжие кудри, уверенно толкнул дверь. Храбр Ахмат стоял, бодро улыбаясь, как будто и не было бессонной ночи.

– Утро доброе, княже. Солнышко уже с пригорка скатывается, пора в путь-дорожку.

– Доброе, доброе, Ахмат. Беги, скажи воеводам, через час отъезд, пусть седлаются.

– Да заседлано уже, княже. Еще солнышко не вставало, как Данила с Чубарем дружину подняли, собрали, покормили и подготовили.

– А чего ж меня не толкнули?

– Тебя князь будить было не велено. Дьяк Беда сказал, что у тебя впереди не нам ровня. Толковище в Любече с князем Черниговским. Должен, мол, ты быть свеж и здоров, как никогда, – И с улыбкой добавил, – Больно хитер князь Всеволод, чистый лис.

– Ладно, Ахмат, спасибо за новости. Беги, к Беде, скажи, через полчаса буду на теремном дворе.

Он удовлетворенно хмыкнул, дело свое знают воеводы отцовские. Пора и в путь, нечего рассиживать.

В палатах его встретил Ростислав, принявший, как само собой разумеющееся, скорый отъезд гостя. Ясно дело, спешить надо, проскочить по-над Днепром до Любеча не скорое дело, да еще там разместится и с Черниговским князем совет держать. И не захочешь, а поторопишься.

– Собирайся, собирайся Андрюха, – Поощрил он младшего, – Кто рано встает, тому Бог дает. Эка у тебя знатная цацка, – Заметил он меч, – Дай-ка поближе поглядеть.

Он взял в руки ножны, со знанием дела рассмотрел узор, и камни на рукоятке, выдвинул клинок, поймал луч солнца и поиграл им на булате. Вложил клинок в ножны, поцокал языком.

– Откуда ж такие вещи? Да о таком не спрашивают, – Оборвал он сам себя, – Вот теперь я вижу, Андрюха, что не просто так тебя судьба водит, знает она твою дорожку. Да и я, наберусь смелости, сказать, что вижу, куда жисть прет. Езжай братуха, помни, есть у тебя родич в землях Смоленских, что поможет тебе мечом и добром, хлебом и солью, а в общем словом и делом – друг и брат твой первый. И не просто брат, а Брат. На обратном пути из Святой Земли мимо меня не пролетай, заскочишь, есть, о чем поговорить. Ты пока сырой еще, зеленый. Это тебе не в укор, а в науку. Лупай глазами, шевели ушами – учись. Это не зазорно. Надо! Большая жизнь у тебя впереди братуха. Может, и я пригожусь, притулюсь к твоей судьбе, гляди ж, и меня помянут потом потомки. Скажут, мол, это тот Ростислав, что брат Андрюхин. Ладно, ладно не красней, как красна девица. Ишь, зарделся. Скачи. Привет деду в Киеве. Грамотки я Беде отдал. Он знает кому, когда и как подать. А ты учись. Еще раз говорю, не зазорно. Надо. Все. Провожать не пойду. Здесь расцелуемся. Храни тебя Боги, Брат.